Я познал огнь издевательского зелья над всем привычным и устоявшимся. Люди ненавидят и презирают меня за то, что я говорю им правду о себе. Пожалуй, они побили бы меня камнями, скажи я им правду о них самих. Но разве я жесток, открывая глаза слепцам?
Разве не они умоляют в каждой своей сказке или пословице: "лучше горькая правда, чем сладкая ложь"? Или это не эти же люди судят за лжесвидетельство и карают за прелюбодеяние, защищая семью и презирая чувства?
Я видел смерть и любовь. Но они не оставили ни царапины на камнях моей пустыни. Я видел страдания ближнего, но холод царил в моём взгляде.
Я предал кого смог — друзей, любимую, саму веру, во что бы то ни было.
Но нет ни сожалений, ни голода, который заставил бы меня в муках пожирать слёзы раскаяния. Я не знаю, на что мне смотреть, глядя вовнутрь. Там ничего не осталось. Внешний мир выжег всю мою наивную игривость, и, увы, не глядеть мне сегодня на этот мир детскими глазами философа.
Я наивно мечтаю вернуть себя, вернуть навсегда. По крупицам собирать утраченное в новой разорённой стране — вот мой теперешний удел.
Бедный маленький Кай, играющий острыми льдинками во дворце собственной глупости…
"В скверне жить сладко. И все живут. Только одни скрывают это, а я говорю в открытую…."хохочет старый Карамазов…
И многоголосое людское эхо неслышно вторит ему…
Тибетские мудрецы утверждают, что охлаждённый кипяток, который простоял сутки, превращается в яд.
Никогда не меняй своего первого обдуманного решения. Вторичный, кажущийся более глубоким, анализ — это всегда "вторая свежесть".
Неужели мы ещё что-то творим? Или мы переделываем без конца чужие мысли и открытия, придавая им новый блеск, иной оттенок?…
Мир людских судеб растёт. Но чувства укорачиваются, сны убыстряются и растерян нынешний человек перед самим собой. Страшен становится ему мир одиноких размышлений.
Привычка к публичности и отрешённости в процессе добывания пищи делает современного человека совершенно беспомощным на просторах дикой пустыни самосозерцания.
То там, то тут вспыхивают костры самосожжения растерявшихся людей. Это горят их невыраженные страсти и озарения, сжигая заодно и благополучные сытенькие тела.
Это горит их стыд в момент сиюминутного осознания собственного бесплодия, взращённого своими же руками.
Это пылают их недосмотренные сны, убитые будильниками и утренними телевизионными анонсами.
Все крепости взяты и разрушены — руины окружают нас. И над всем этим величием всепланетного поражения витает призрак Духа.
Он взывает к новым битвам в бесконечности.
Он громко хохочет, вселяя ужас и веру в бессмертие.
Он собирает новое войско, чтобы увести его в ночь…
Каким я хотел бы видеть себя изнутри?
Переменчивым и непредсказуемым… Дождь, вьюга. Грязь в овраге. Молнии и засуха. И зелень травы в мокрых каплях… Солнце в обрамлении гаснущих звёзд и Ледяной период длиной в дыхание.
Месть и жестокость, разбавленная слезливой чувственностью и предательством. Напор и смирение, вонзённое в похоть и сладострастие мгновенья. Обезьяний хохот и погребальный костёр воина… Чёрт знает, какой кошмар с пьяной радугой на хребте. Неслыханное самобичевание с кинжалом за пазухой. Герой, уводящее в трясину дружественное войско.
Каким я хотел бы смотреться снаружи?
Как море в солнечную безветренную погоду.
Я никогда не достигну этого.
Как это всё
"Действительно, господа, — ужасно невесело!.."
… Когда последний Ужас ворвётся в мою душу…
Когда я всхлипну порванной тетивой над своей могилой…
Когда небо нарисует всю красоту моих заблуждений…
Тогда пусть всё моё мужество не оставит меня равнодушным к этой любопытной картине! … когда к собственной смерти начинаешь относиться с умеренным интересом, наступает твоя
И когда новые мысли раскладывают передо мной во всей наготе….
-
-
-
Document Outline