Крылов

Недолгими, но чрезвычайно полезными были сомнения — они выявили предстоящий объем работы, они подсказали направление приложению сил. Углубленное освоение «мертвого» языка позволило, например, А.Н. Крылову впоследствии самокритично написать в «Воспоминаниях»: «Конечно, я не мог читать ни Цицерона, ни Ювенала, но все они отлично переведены на французский язык; зато я свободно разбирался в элементарно простой латыни Эйлера, несколько труднее в превосходной латыни Ньютона и еще труднее в чисто классической латыни Гаусса и Якоби».

А вот слова академика Л.И. Мандельштама о степени крыловского знания латыни: «К ним (работам А.Н. Крылова. — В. Л.) я причисляю и изумительный перевод «Математических начал натуральной философии» Ньютона… Это не простой перевод. Вряд ли можно назвать ученого в мировой литературе, который так глубоко изучил Ньютона, так проникся его творчеством, как Алексей Николаевич. Своими обширными комментариями к «Началам», представляющими как бы самостоятельный труд, Алексей Николаевич помогает и нам глубже проникнуть в гениальное творение Ньютона».

Через брошюру Гаусса для овладения практикой компасного дела к классическому переводу и дополнениям ньютоновских «Начал», от изобретения дромоскопа, прибора механического вычисления девиации на любом курсе корабля, к созданию принципиально новых инженерных систем и вечно актуальной «Теории корабля» — таково задание — предначертание молодого мичмана, уготованное ему жизненной судьбой.

Итак, не прошло и года после начала службы, а А.Н. Крылов изобрел и создал, внедрил в практику дромоскоп, помогающий значительно точнее вести корабль, чем аналогичные приборы австрийца Пауггера и французского адмирала Фурпье. К тому же крыловский дромоскоп в несколько раз (75 рублей против 500 и 250 рублей) дешевле и проще в изготовлении. То есть достоинства выявлены бесспорно, а потому и Морской технический комитет, весьма глухой к отечественным новинкам, вынужден рекомендовать министру «ввести прибор в употребление на судах военного флота», а изобретателя удостоить 1000-рублевой премией.

Прибору Крылова уготована долгая жизнь, принципы его действия в магнитном и компасном курсах использовали в разное время такие ученые, как И.П. де Колонг и Н.Н. Оглоблинский. Более чем через два десятилетия после изобретения прибора, в 1908 году, Лига обновления флота присудила ему золотую медаль.

Не обратить внимания на столь разительные успехи рядового производителя работ нельзя. Впрочем, еще до поступления А.Н. Крылова на службу адмирал В.П. Верховский, помощник начальника штаба флота, а в недавнем прошлом каперанг и начальник офицерского минного класса в Кронштадте, обратил внимание на способного настойчивого юношу на выпускных экзаменах, частью проводившихся на борту корвета «Аскольд».

— Фельдфебель Крылов! — по-уставному представился экзаменующийся.

— Ступайте на ют, гардемарин, и опишите вооружение бугшприта, — предложил каперанг Верховский.

— Есть! — звонко прозвучало в ответ, и через некоторое, наполовину против положенного для ответа, время требуемое описание было четко представлено Верховскому, мгновенно заметившему погрешности на поданном листе.

— Это неверно.

Не очень-то приятная ситуация складывалась после столь категоричного заявления экзаменатора, хотя экзаменующийся, работавший во время морской практики именно на бугшприте «Аскольд», был убежден в правильности своего письменного ответа. Дипломатическое молчание означало снижение оценки всего экзамена, возражение же могло повести к усугублению и без того напряженного момента — на флоте была известна гневливость Верховского.

Фигура статного высокого гардемарина-фельдфебеля стала еще подтянутее, собраннее, будто сжатая, еле сдерживаемая пружина.

— Позвольте вам доложить, господин капитан первого ранга, что эта проводка сделана не по штату, но вы изволили приказать описать снасти бугшприта именно на «Аскольде», а не ту проводку, как полагается по штату, — спокойно отрапортовал экзаменующийся фельдфебель и еще более замер в своей непреклонности.

Притихла гардемариновская группа, занялись отвлеченными делами экзаменаторы, сам председательствующий в комиссии вице-адмирал В.П. Шмидт углубился в чтение какой-то бумажки, лежащей доселе перед ним беспризорно. На мгновение установилась тишина, нарушаемая лишь всплесками о борт корвета ленивых штилевых набегов воды. Будто в пустоте прозвучали слова Верховского, обращенные, как приговор о провале экзамена, к гардемарину Крылову:

— Пойдемте на бак.

Только после того, как каперанг Верховский самолично влез на бугшприт, осмотрел все там подробным образом и сказал: «Вы правы, здесь не по штату», — все вздохнули с облегчением и экзамен вновь вошел в деловое русло.

Что стоило признание в собственной поспешности своенравному каперангу Верховскому, мы можем лишь догадываться, но точно известно, что после училищной конференции по практическому экзамену в выпускном классе, на которой гардемарину-фельдфебелю Крылову было присуждено высшее отличие, экзаменатор подошел к завтрашнему мичману сам: