Крылья ужаса. Рассказы

В стороне, на отшибе, стояло другое существо, по виду женщина. Она просила милостыню – но у кого? – кругом была пустота и ночь. Словно чего-то ждала.

– Лизанька, – улыбнулся Климентьев. – Из моих.

И он помахал ей ручкой.

– Чудные вы, смертные, – верещал по пути Климентьев, словно стал бабою. – Даже самые умные из вас – такими порой бывают глупцами, – сплетничал он. – Недотёпы…

Филимонов угрюмой тенью молчал, подавленный, а Серёжа бесконечно улыбался. Синие глаза его совсем уплыли.

– Вот и хвартера! – вдруг прокричал Климентьев серьёзно. И распахнул калитку в маленький дом. Вокруг был одинокий посёлок – безразличный в своей пустоте.

«Затянул он нас», – подумал Сергей.

– Проголодались вы у меня, проголодались, – шутил Климентьев в комнате, сбросив пальто и бегая чуть не по стенам.

А потом вдруг – как бы с потолка – сказал:

– А ведь вот вы не боитесь меня, Серёжа. Знаете – вы защищены…

И тут же оказался рядом, за столом, с бутылкой водки в руках. Керосиновая лампа освещала влажно-мрачную тёплую комнату с невидимым по углам.

– Варя! – окликнул Климентьев через плечо.

Никто не появлялся. В комнате зияла тишина. Картошка как бы дымилась на столе.

Филимонов тупо уставился на сундук, крышка которого вроде шевелилась…

– Верьте нам, – дружелюбно осклабился Климентьев.

Филимонов как-то угодливо (особенно по отношению к себе) опрокинул стаканчик водяры в нутро, которое потеплело. Филимонов оживился.

– Вот вы какие, – хихикнул он, глядя на Климентьева и расхрабрившись. – Не ожидал, не ожидал…

– Вы, смертные, много чего не ожидаете, – поучительно согласился Климентьев, хрустнув огурцом.

Серёжа смотрел на него, пламенея, и что-то шептал.

«Не бес это, даже особый, а труп человека, покойник, ставший божеством», – почему-то подумал он.

– А вот вас я не понимаю, – стукнув вдруг стаканом об угол стола, резко сказал Климентьев, обращаясь к Серёже. – Вы очень русский человек, как и ваш великий друг Андрей. И вы слишком многого хотите для этой маленькой Вселенной. А я устроился хорошо… благополучно!

– Кто ты?!! – закричал Еремеев.

И опять, как в замкнутом круге, раздался нечеловеческий хохот. Водка была выпита, Филимонов снова упал, хохот продолжался, но в нём уже был выход – в какую-то Вселенную за окном.

Сергей неожиданно стал что-то быстро говорить Климентьеву. Тот, хохоча, отвечал, и его хохот был более серьёзен, чем ответ. Вся комната наполнилась мраком и смехом. Хохотал даже воздух.

– Ничего, ничего не спрашиваю! – отчаянно выкрикнул Сергей.

И внезапно – или ноги сами пошли – их вынесло на улицу. Существо осталось внутри. Но потом дверь в этот маленький дом отворилась, и появился пляшущий Климентьев, а за ним тень – чья, непонятно. Лицо Климентьева было при этом каменно-холодным и даже надменным.

Он прокричал друзьям (Филимонову и Еремееву) на прощанье:

– Питонова забудьте, его сам Бог забыл!

– Бежим отсюда, Витя, – проговорил Сергей. Нервы у него вдруг сдали.

– Куда?! – истерически крикнул Филимонов.

– В Москву. В пивную.

Пивная оказалась не пивной, а живой ночной квартирой, где собирались московские любомудры. Была она особенная, с низким потолком, но вместительная, и скорее напоминала огромную единую, связанную коридорами келью, как в древних русских дворцах, но современную. Встретила Сергея и Виктора хозяйка – Ульяна Родимова – их возраста, с золотистыми волосами.

Круглый стол, за который сели втроём, превратился в единство.

– Не можешь ты, Серёня, не можешь, – говорила Ульяна, – глянь в небо: утонешь умом. И те миры такие же, всего не облетишь, даже с нашей душой.

– Пусть, – ответил Серёжа.

– Даже Андрей не может тебя остановить.

Андрей Артемьев был лучший друг Сергея. Мало кто знал его во всей глубине, но, соприкасаясь с ним, многие видели в нём своего Учителя. Проповедовал и практиковал он древнее и традиционное учение (Веданту), возникшее ещё в Индии, но прошедшее через его огненный опыт и освещённое им чуть-чуть иначе в русском пламени.

Учил он, согласно адвайта-веданте, что абсолютное, высшее начало – вечное и надмирное, его многие называют Богом, – «содержится» внутри нас, а всё остальное – страшный сон. Каждый человек может открыть в себе это высшее Я, или Бога, отождествить себя с Ним, уничтожив ложное отождествление себя со своим телом, психикой, индивидуальностью и умом, перестав быть, таким образом, «дрожащей тварью». И тогда человек станет тем, кто он есть в действительности: не Николаем Смирновым, например, не человеком даже, а вечной абсолютной реальностью, которая невыразима в терминах индивидуального бытия, времени, числа и пространства и которая существует, даже когда никаких миров и вселенных нет.