Крылья Киприды

Наступила тишина. Кто-то вывел Сириска на середину площади.

С одного из кресел, которые занимали члены Совета, поднялся старый человек. Он был в ионическом хитоне из белой ткани, седые вьющиеся волосы перехвачены тонким пояском. Сириск сразу узнал его — это был Агасикл, самый уважаемый гражданин Херсонеса и стратег этого года. Среди членов Совета был и Апполодор — Бычок, средний сын Агасикла и друг Сириска по гимнасию. «Неужели не поможет?», — подумал Сириск и с мольбой взглянул в глаза Апполодора. Но тот отвернулся в сторону.

«Значит, конец!» — эта мысль молотом ударила в висок.

— Пусть скажет Сострат, — промолвил старец и сел на свое место.

Сострат, держась за ушибленное место, крадучись, вышел в центр и, не подходя близко к Сириску, заговорил:

— Граждане, вот он, один из тех, кого послали со мной вы в тот злосчастный весенний поход на скифов, чтобы узнать их силы. Это он, Сириск, сын Гераклида, того самого, кто уже восемнадцать лет пользуется почетными правами гражданина Херсонеса, Это он, Сириск, опозоривший седины своего отца — хозяина клера [4]Эйфореон. Посмотрите, вот он — отец труса и изменника! — Сострат указал рукой в сторону, где стоял, сжав кулаки, пожилой красивый человек. Рядом с ним был Тимон.

— Я не верю, — прогремел над толпой голос Гераклида, — но если это правда, я сам исполню свой долг перед народом.

Толпа повернула головы в сторону Гераклида и одобрительно загудела.

— Тебе придется это сделать, — прокричал Сострат, — ибо я один вышел тогда живой и сразу же вернулся в город, чтобы предупредить об опасности, а не пропадал где-то до конца лета, как твой сын!

Сириск покачал головой. Притихшая толпа оживилась.

— Дело говори, Сострат, как было дело!

— Скажу и дело, если вы такие нетерпеливые. Я вас спрашиваю, мог ли человек пропадать более сорока дней и не попасть в руки скифам?

— Не мог! — загудела толпа.

— А мог ли человек, бежавший с поля боя и вернувшийся живым от наших врагов, не изменить народу?

— Не мог! — заревела толпа.

Жгучие слезы обиды затуманили взор Сириска. Толпа затихла. Сострат подошел ближе и, заглянув в лицо Сириску, сказал:

— Видите, как нагло притворяется этот изменник, как хочет разжалобить вас слезами! Воин?! Теперь поздно плакать. И бесполезно, никто тебе не поверит!

Напряженное молчание застыло в воздухе.

— Или, может быть, я не прав, граждане? Если вам этот воин нравится, давайте его возвеличим! Давайте вообще за трусость ставить статуи, а за измену заносить имена предателей в почетные списки! И выставлять их в притворе храма Девы или храма Геракла!

— Негодяй! — сказал Сириск возмущенно.

Сострат отпрянул в сторону. Толпа загудела.

— Видите, как нагло притворяется это чудовище? Как издевается над вами, граждане? Мнение народа, демократия — ему нипочем! Как видно, не мешает отвести его в тюрьму! А завтра решить — как его проводить в царство теней! — Сострат гадко засмеялся и добавил: — Я уверен, что скифы дали ему золото, чтобы он открыл им городские ворота! И я надеюсь, судьи учтут это!

После этих слов толпа пришла в бешенство. Круг сужался, и Сириск уже видел, как его сограждане взялись за рукояти мечей. Ни отца, ни брата, ни Тимона рядом не было.

— Тихо! — это был голос Апполодора. — Дайте сказать ему самому. Это против наших законов — не выслушать обвиняемого. Говори, Сириск!

Воцарилась тишина. Догоравшие факелы слабо освещали лица, и дым поднимался вверх, к звездному небу.

— Что и могу сказать? — Сириск поднял голову и взглянул на Агасикла. — Сострат уже вам много сказал. И вы ему, как видно, верите. Вы же его все знаете. Он уважаемый гражданин. Отличный воин.

В толпе кто-то громко засмеялся.

— Ну, так слушайте. Я ранен, и сил моих не осталось. Я не могу говорить долго. Во всем, что сказал Сострат, — Сириск кивком указал в его сторону, — во всем нет ни слова правды. Я прошу об одном — выслушайте внимательно. Многие скифы не хотят крови. Я там был. Именно теперь, в эти дни решится — будет война или нет. Царь Агар убивает всех, кто за мир с нами. Этот тиран нас ненавидит за то, что мы, торгуя со скифами, учим их гордости и демократии. Скифам надо помочь. Теперь же. Иначе злость войны все погубит. Что вы сделаете со мной — мне безразлично. Рана моя слишком опасна. Я, наверное, умру… скоро… но вы должны спасать город и народ… Это еще не поздно. — Сириск медленно стал оседать на землю.

Толпа затихла. Была уже глубокая ночь, и факелы, сделанные из пакли и смолы, догорали. Толпа молчала.

— Он все врет! — взвыл Сострат. Толпа вздрогнула. — Это все неправда, он же шкуру свою спасает!

— А надо бы твою? — голос, мощный как гром водопада, раздался из темноты. Все оглянулись в ту сторону. — Радуешься, что все погибли? Нет, я вот живой!

Народ расступился, и высокий человек прошел в центр. Длинные густые волосы ниспадали на плечи. Он был бородат, как и многие, одежда была на нем скифская, в руках он держал посох.

— Евфрон! — Агасикл резко встал со своего кресла, он первый узнал сына по походке. — Евфрон, ты ли это?

— Да, отец, это я! Как видишь, не погиб и вернулся! Приветствую вас, граждане!