Крылья Киприды

— Знаю! Знаю! Все вы достойны этой чести, если можно назвать честью общение с этими грязными трутнями. Все вы убили больше врагов, чем требует закон Ипполиты. И чтобы не было обид, я объявляю — завтра освященный ритуал свадеб начнется состязанием. И десять лучших получат право стать матерями будущих ойропат! Да будет милостив Арей к победителям и побежденным. Пусть жрицы приготовят все необходимое к празднику. Я же беру, как велит мне жребий, охрану нашей земли — дневные и ночные разъезды. Да помогут нам боги!

Толпа одобрительно загудела. Сириск услышал возгласы: «Слава Агнессе!», «Слава Богорожденной!».

Царица так же стремительно вскочила на белого жеребца и рванулась по дороге в сторону дальних строений у кромки леса.

Неожиданно она осадила коня, и все ее десять попутчиц мгновенно сделали то же. Она хлестнула жеребца плеткой и пошла галопом в сторону тех, кто лежал у стены.

Сириск увидел царицу, и ее красота потрясла его: огромные голубые глаза, светлые рыжеватые волосы выбивались из-под шлема. Царица, сразу обратив внимание на Сириска, подскакала к нему вплотную.

— На колени! — крикнула сзади огромная мускулистая ойропата, но никто из пленников не шелохнулся. Они, израненные, продолжали сидеть или лежать у стены.

Сириск медленно встал и устремил взгляд прямо в глаза царицы. Он заметил в них что-то такое знакомое, после чего женщины всегда становились к нему благосклонны. И он улыбнулся, и царица рванула на себя уздечку. Жеребец взвился на дыбы, и тут же в воздухе свистнул тяжелый бич. Та, что крикнула «на колени», хлыстом полоснула Сириска по плечу и спине. Боль скрутила его. Он упал, но остальные вскочили, и вновь свист бичей и ржание, крики «на колени» заставили всех упасть. Они не стонали, а ревели и выли от боли, а всадницы с ожесточением, с наслаждением били их.

Сириск заметил: одна, совсем еще юная, не била. Она подъехала к царице и положила руку ей на запястье. И пока не смолк свист бичей и ржание, и рев катающихся по земле пленников, она смотрела в глаза царице. А та, отвернувшись, молчала. Сириск заметил это перед тем, как получил очередной, лишивший его сознания удар по спине. И алое, и черное затмило все, и он уже ничего не слышал и не видел.

Чуть позже, когда ойропаты собрались вокруг царицы и стали медленно кружить около нее, царица сказала:

— Когда придут в себя, пусть рабыни умоют их и пусть оденут… все-таки женихи! — она презрительно усмехнулась. И, как всегда, стремительно сорвалась с места. Вскоре только пыль в лучах заката напоминала о том, что здесь произошло. Да кровь на вздувшихся рубцах, да кровь, разбрызганная по пыли и камням. Вскоре подошли рабыни. В глиняных кувшинах они принесли холодную ключевую воду и, вытащив полуживых из пыли на траву, стали молча мыть их.

Когда Сириск открыл глаза, ему показалось, что у рабыни, совсем еще юной, на глазах стояли крупные слезы. Впрочем, это могла быть и вода: ведь она мыла его, а вторая рабыня лила из кувшина воду. Холодные, чистые капли разлетались в разные стороны.

* * *

Ночью, когда свежий прохладный ветерок принес из долины аромат цветов, они лежали на траве и молчали, и ненависть и жажда мщенья рвали на части их души.

Когда все десять очнулись, к ним подошла стража — десять ойропат в полном вооружении с обнаженными мечами.

— Пошли, — сказала старшая. Сириск встал, встали и остальные. Они пошли по тропе, вслед за первой. Сзади шла еще одна. Другие — по бокам. Тропа, окруженная деревьями и кустами, привела их на площадь. Чуть вдалеке горели огни в домах, а в центре, сложенный из крупных блоков, возвышался храм. Скульптура Арея на постаменте стояла чуть впереди храма.

— Храм Арея, — вырвалось у Сириска. И тут же он получил сильнейший удар по спине. Мощная ойропата била плашмя мечом, и Сириск выгнулся и упал на колени, но тут же встал — сзади на него наткнулся Тимон.

Их подвели к высоким, окованным медью дверям храма. Первая амазонка постучала кольцом два раза. Дверь со скрипом открылась, и их ввели внутрь. Провели в притвор с левой стороны, и вскоре они остались одни. Дверь закрыли. Стало тихо. Лишь за окном кто-то терся о стену и время от времени тяжело вздыхал и звенел металлом. По запаху и по звукам Сириск понял: это был жертвенный бык. Его, как и их, приготовили к завтрашнему празднику. Быка всегда приносили в жертву богу Арею.

Вскоре дверь скрипнула и вошли четыре рабыни. Они внесли два грубых глиняных кратера: один был полон гречневой каши, горячей и ароматной. Второй — с водой, слегка разбавленной вином. Голодные, они дождались, когда уйдут рабыни. Никто не бросился к пище. И только когда Сириск зачерпнул рукой теплую кашу, все подошли и сели рядом.

— Рабов так не кормят, — сказал Тимон.

— И не поят, — добавил Евктин, напившись из кратера холодного напитка.

— Перед тем как забить, скотину хорошо кормят, — тихо сказал Сириск. Все с ужасом взглянули на него. Он подошел к окну и, схватившись за решетку, вскарабкался, чтобы посмотреть наружу.