Крылья черепахи

Жена – романтик в душе. Она ничуть не чурается работы по дому и вместе с тем готова любоваться и первым снегом, и первым весенним ростком, проклюнувшимся из почвы, и первым шмелем, с гудением севшим на первый цветок. Иногда солнце, садясь за холмы, устраивает настоящее цветовое шоу, и тогда она зовет мужа полюбоваться вместе с ней. Вот и сегодня она говорит:

— Посмотри, как красиво. Красиво и страшно…

— Да, — отвечает муж, обнимая ее за плечи. Ему совсем нестрашно.

— Какое зарево. Как будто Дурные земли горят…

— Да, — отвечает муж. — Это к перемене погоды. Завтра-послезавтра пойдет дождь.

— Кровавый дождь? Ты посмотри, небо как кровь. Знаешь, по-моему, оно разгорается…

— Оно не может разгораться. Солнце село. Тебе показалось.

— Нет, разгорается. Мне страшно…

Муж молчит, но крепче обнимает жену. Успокойся, родная, ничего страшного нет. Это только цвет, только небесные краски, необычные, очень красивые, немного грозные и совершенно безвредные. Успокойся, разве что-нибудь плохое может случиться с нами, с тобой и мной?..

И женщина успокаивается.

Я уже всерьез задремал, сдвинув набок шапку и создав таким образом амортизирующий буфер между головой и дребезжащим оконным стеклом, и даже успел просмотреть обрывок сна о доме в солнечной долине, когда водитель дал по тормозам. Автобус развернуло и повело юзом. Позади кто-то охнул на вдохе и загремела выпавшая в проход детская раскладушка. Меня приподняло и уронило животом на спинку переднего сиденья. Съеденный на станции пирожок запросился наружу, но не был выпущен.

Несколько секунд мы ползли вниз по шоссе, по укатанному снегу, по грязному ледку замерзших к ночи луж, встав к оси шоссе ортогонально, или, как говорят моряки, лагом. Заняв все пространство от кювета до кювета – благо машин на дороге не было никаких, ни попутных, ни встречных. Затем шофер ухитрился выправить свой самобеглый костотрясный агрегат и заставить его остановиться. Автобус не доскользил туда, куда ему хотелось, но осветить – осветил.

Первая ассоциация – впереди в кромешной тьме заливали каток. Такая же вода, такой же клубящийся пар над нею. В следующую секунду я подумал, что мы чуть было не заехали в незамерзающий пруд, согретый промышленными сбросами, но и это предположение не выдержало самой поверхностной критики.

Шоссе уходило прямо в воду. Мелкая рябь у кромки подъедала уезженный снежок.

Водитель матюкнулся и полез из кабины. Окутанный туманом, подошел к самой воде, поскользнулся, замахал руками и избежал купания. Вернувшись назад, взгромоздился на свое сиденье – сыч сычом. Злобно хлопнул дверцей.

— Блин, оттуда ехал – не было этого…

— Совсем сухо было? — спросил я, не поверив.

— Лужа была. Большая, но лужа, а не эта хрень…

— Наверное, трубу какую-нибудь прорвало, — высказала предположение сухонькая бабуля, подобравшая свою раскладушку и крепко в нее вцепившаяся.

— Может, и трубу, — хмуро согласился шофер. — Ну вот что: я туда не поеду. Кранты. Как хотите.

— А может, проскочим? — бодро предложил я. — Ложбина вроде неглубокая.

— «Вроде»! — передразнил водитель. — Кому лучше знать, мне или тебе? Тут по уши. Зальет карбюратор – что тогда? Ждать, покуда вытащат? До утра? Это тебе не проспект.

В его словах был резон. В России, как известно, одна беда – дороги строят дураки. Я повертел головой туда-сюда. Чернота, и нигде ни одной фары. Потом сквозь лобовое стекло посмотрел на неуместный водоем, нагло преградивший нам путь. Или мне показалось, или кромка темной воды и впрямь мало-помалу приближалась к нам.

— Что делать-то будем?

— А что делать? Возвращаться в Радогду, и всех делов. Может, завтра доедете. Или на шоссе выходите, а там ловите частника.

— Значит, объехать это можно? — с деланой небрежностью вопросил я.

— Через Юрловку.

— Так в чем дело? Поехали.

— Сорок километров, и дорога дрянь. Двести рублей, — проявил водитель деловой подход.. — Хотите – скидываетесь, хотите – нет.

— Ох… — поморщилась бабуля. — А подешевле?

— Двести, — отрезал безжалостный шоферюга. Четверых пассажиров (не считая меня и одного ребенка неплатежеспособного возраста) вполне хватило бы, чтобы устроить громкую бесполезную склоку на тему «раз рейсовый, значит, обязан», и весь народный гнев разбился бы без толку о кровососа-водилу и форс-мажор местного значения. Не люблю склок.

Со вздохом я полез в бумажник.

— Так вам непременно в «Островок»? — недоверчиво спросила меня дежурная за застекленным барьером. Музицирующая радиоточка за ее спиной доверительно-хрипло сообщала, что ей нравится быть гитарной струною. Врешь, не выйдет.

— Непременно, — подтвердил я, протягивая в окошечко заполненную анкету, путевку и синюю книжицу Гильдии беллетристов. В позапрошлом году Гильдия выбила в «Островке» одно постоянное место для своих членов, и меня специально предупредили, чтобы я ни под каким видом не соглашался ни на что другое. Референции об «Островке» были самые благоприятные.

Спрятав рот за ладошкой, дежурная дама зевнула затяжным зевком с легким прискуливанием.

— Пораньше приехать не могли?