Крылатая Тьма (Ramainen duath)

Не дождавшись очередного полусонного подтверждения, Ремус немного подался вперёд, заглядывая в рядом стоящее кресло, и, убедившись, что его друг крепко спит, мягко улыбнулся сам себе. Перед полнолунием ему, как всегда, не спалось. Потянувшись, он встал и сделал несколько шагов по комнате, размышляя, чем заняться сейчас. Остановившись на мысли о прогулке, пошёл к двухстворчатой двери в коридор, но на полпути передумал, решив заглянуть к крестнику. Пройдя через небольшую дверь рядом с книжными полками, Ремус оказался на площадке посередине лестницы, ведущей на второй этаж. Поднимаясь по тихо поскрипывающим ступеням, он неожиданно услышал, как кто-то плачет. Прислушавшись, понял, что звук идёт из комнаты Джеффри. Ускорив шаги, Ремус прошёл налево от лестницы по тёмному коридору, стараясь ступать как можно тише, и приоткрыл дверь в комнату младшего сына Джеймса и Лили. Его взгляд уловил неяркий свет свечи, стоящей на прикроватной тумбочке, скомканное одеяло и Лили, сидящую на постели, склонившись над мальчиком. Что-то тихо напевая, она гладила лоб спящего сына, но сразу поняла, что за ней наблюдают и, повернувшись к входу, произнесла:

— Заходи, Ремус. В такие ночи Джеффри не проснётся до утра, сколько не буди.

Прикрыв за собой дверь, Люпин прошёл внутрь, присел на стул, стоящий у изголовья кровати и спросил:

— «Такие» ночи? Это не обычные детские кошмары?

— Мы и сами долго не могли этого понять, — вздохнула Лили. — Ты же знаешь, Рем, что Джеффри заговорил не сразу? Позже, чем другие дети…

Ремус молча кивнул.

— … мы с Джеймсом тогда здорово переволновались, — продолжала Лили. — И уже обошли половину врачей — как волшебников, так и обычных медиков. Но однажды у нас была в гостях Августа Лонгботтом и, поинтересовавшись здоровьем детей, сильно нас отругала и рассказала, что у её внука, Невилла, было то же самое – он не говорил, ему снились кошмары, и они нанимали опытного легилимента, чтобы тот разобрался, в чём дело. Она дала нам имя легилимента, и через несколько дней тот рассказал, что всю ночь Джеффри снится одно и тоже – шелест ветра, тихое-тихое дыхание брата рядом и шаги, которые к нему приближаются… и в то время снилось ему это каждую ночь, а не только после дня рождения…

— Приближающиеся шаги?! Но не может же быть это…

— Волдеморт? Нет, к счастью, нет, Рем. Мы еле упросили легилимента проникнуть так глубоко, как он сможет. По-моему, он больше боялся не навредить Джеффри, как говорил, а увидеть в снах – его. Но этого не случилось. И вот тут скрыта загадка, из-за которой Джеффри вот уже который год плачет и стонет во сне в свой день рождения. Легилимент больше полугода пробивался через странный, по его словам, блок на воспоминаниях Джеффри. Говорил, что это так тяжело потому, что блок будто растворял в себе все попытки пробить его, нисколько не повреждаясь сам. А когда пробился… В общем, там нет ничего страшного, Рем. Совсем. Хотя первый раз было очень жутко видеть это лицо.

— Подожди, подожди! — Ремус поднял руки ладонями вперёд. — Что-то я совсем запутался… Первый раз? И что за лицо?

Лили как-то странно улыбнулась, словно дёрнулись уголки губ, и произнесла сквозь зубы, с силой выталкивая непослушные слова, говоря с каждой фразой всё громче и ожесточённей:

— Я бы тоже хотела знать, Рем… да, я бы очень хотела знать, что за существо больше шести лет подряд мучает моего сына одним только воспоминанием о себе! Знаешь, когда Джеффри заговорил, мы были так счастливы – но так страшно было сидеть с ним всю ночь напролёт и слушать про чёрное лицо, которое он видит перед собой. Сперва мы думали, что он увидел, как Волдеморт убил Питера – может быть, думали мы, он сжёг его, сжёг и дети видели это! Но потом – потом, Рем, когда тот легилимент отдал нам извлеченные воспоминания, мы увидели его, смотрели много раз и поняли, почему наш сын бормотал во сне, что он – черноликий – чужой, совсем-совсем не отсюда, что он совсем чужой!

Её затрясло, руки задрожали и, всхлипнув, Лили уткнулась Ремусу в плечо, приглушенно рыдая. Она плакала с каким-то надрывом, избавляясь от страха сидеть одной в полутёмной комнате рядом со страдающим сыном – и не имея возможности хоть как-то помочь. Она плакала, и ей не становилось легче от слёз – ей стало легче от того, что рядом был верный друг, который – она знала, чувствовала это – всегда позаботится о ней, Джеймсе и часто беспечном Сириусе, всегда будет опорой и поддержкой её детям и, быть может, когда-нибудь даже сможет понять Северуса – её друга. Постепенно Лили успокоилась, и даже смогла спокойным, естественным голосом рассказать всё до конца: