Крузо

Как завороженный, Эд смотрел в пространство, ожидая услышать звуки мотора. И увидеть обнаженную руку, которая пытается отвести беду, отчаянным жестом.

Световой конус прожектора-искателя коренился где-то в лесу за «Отшельником». Иногда луч поднимался вверх, уходил дальше, в открытое море. Эд представлял себе, как обитатели расположенного напротив материка, сидя за ужином, временами невольно заслоняют глаза ладонью, чтобы не ослепнуть. Днем, при хорошей видимости, был виден Мён, меловые скалы Мёна, принадлежащие Королевству Дания, но за пятьдесят километров свет, конечно, не достигал, и на самом деле расстояние до другого берега стремилось к бесконечности. Потому-то Эду и хотелось представить себе этих людей, фантастических обитателей чужой планеты за ужином…

– Это сон, – шептал Эд в сияние быстро заходящего солнца, и новое счастье соглашалось с ним, хотя и скрытным, невнятным образом.

У его комнаты был один недостаток – близость к лестнице. Около полуночи поднимался шум, голоса, хлопки задней двери, предваряемые визгом растягивающейся пружины, этот звук причинял ему боль, потому что напоминал о Мэтью, о его коротком обиженном вопле перед прыжком (несостоявшимся). Потом шаги, топот, усталое дыхание на последних ступеньках. Порой ему даже чудилось, что кто-то замирает возле его двери, подслушивает. Но это было смешно, и со временем Эд привык к шумовому спектаклю. Решил особо не обращать на него внимания.

– Вся эта суета снаружи – островная жизнь, о которой ты понятия не имеешь, – шептал он в темноту, голос звучал совершенно спокойно, отражение в открытой створке окна не шевелилось. Он наклонял голову вперед, словно желая поглубже уйти в вечный рокот. Но еще прежде чем начиналось пилотское ощущение, делал большой шаг назад. Включал ночник и доставал из сумки маленький гермесовский ежедневник, который из-за тараканов в шкаф не клал. Глаза щипало. Как только Эд их закрывал, вспыхивал костерок. Только не тереть, нельзя их тереть, думал он.

19 ИЮНЯ

Опять лук, но все уже куда лучше. Надо раздобыть крем от загара, а также и глазные капли. Кто такие сезы? Кто такой Крузо? В письменном виде ничего нет. Спросить у К.?

Делая записи, Эд успокаивался. На каждый день приходилось только пять строчек. Ровно столько места в ежедневнике отведено для «встреч и пометок». Он перелистал страницу назад и записал:

18 ИЮНЯ

Человек, твердивший «сыпь отсюда», – здешний мороженщик, противный малый. С ним надо поосторожнее. Вытолкал меня из ресторана. Лицо как у Рильке, длинное, большие глаза и усы, как почти у всех здесь.

А стоило ли тратить пять строчек на такую вот запись? – подумал Эд. Нет, конечно, если он намерен вести своего рода дневник важнейших событий. С другой стороны, после Кромбаха это его единственная реальная встреча, не считая кока Мике. На полдороге через ресторан мороженщик догнал его, схватил сзади за майку и выставил вон через переднюю дверь, на глазах у всех посетителей. Очевидно, пока ресторан работал, гостевой туалет был под запретом. Вероятно, и пользование передней дверью считалось проступком, подумал Эд и снова ощутил обиду. Его застали врасплох, поэтому он тотчас сник и без сопротивления дал себя вывести – как ребенок, даже прощения попросил. Ему не хотелось идти наверх, на этаж персонала, чтобы не создавать впечатления, будто он в рабочее время крадется в свою комнату. Только и всего. «Приспичило отлить – катись к морю», – сказал мороженщик. В своей черной бархатной жилетке с блестящими серебряными пуговицами он, наверно, считал себя этаким тореадором. Эд пролистал еще страницу назад:

17 ИЮНЯ

Помощник повара не говорит ни слова, глухонемой, наверно. Я тоже молчу. Сижу себе тихо-спокойно. Комната – просто подарок, кормят нормально. Сражаюсь с луком, сущее луковое безумие!

Местами записи походили на послания из летнего лагеря, но это не важно. Записывая что-нибудь своими словами, Эд всякий раз вел ручку наперекор гулу книжных запасов в голове, точно рубанок по камням, подумал Эд, или сквозь них, да, он скорее бурил, писал и бурил в направлении чего-то, может в направлении Г., или себя самого, или большого свободного пространства, светлой бухты с ветром, где он часами шагал по песчаному берегу, с безмолвной головой и прохладными висками, а прибой лизал ему ноги…