Кружева из Брюгге

– А покупателю известна рыночная стоимость полотна? Оригинал, как вам известно, в Эрмитаже, а это одна, если не лучшая копия, – осторожно поинтересовался он. – Только поймите правильно: крайней надобности в его продаже мы не испытываем, и уступать за символические деньги какому-нибудь известному проходимцу-мазиле, чтоб при случае он похлопал по плечу и назвал коллегой, я не намерен. Мое желание поучаствовать в выставке – осознанный шаг, а не прихоть бизнесмена, намалевавшего пейзажики на отдыхе между коктейлями и вообразившего себя гением.

Виталиус посмотрел на него с нескрываемым интересом.

– Мне всегда импонировали творцы, знающие себе цену, – произнес он слегка вибрирующим голосом после мимолетной паузы. – Не обижайтесь, Дмитрий Алексеевич, вы меня не так поняли. Ваши полотна действительно самоценны, и речь идет о серьезном покупателе.

– Тогда другое дело. Нужно только посоветоваться с женой, всё-таки это память о её матери, – кивнул головой Димыч. – Но думаю, она согласится. Я передам ей о вашу просьбу и полагаю, о цене, включая ваши услуги, вы договоритесь с ней…

Мэтр засеменил к нему и потрепал по плечу:

– Дорогой мой, деньги – тлен, не более. Лучше подарите на память какой-нибудь ваш пейзаж или натюрморт. Боюсь, когда они войдут в цену, мне уже будут не по карману…

Недоуменно посмотрев на Виталиуса, Димыч вдруг понял, что мэтр говорит совершенно искренне: он действительно, сам того не сознавая, рывком пересек незримую грань и превратился в мастера, и…не то чтоб испугался, скорей почувствовал себя не в своей тарелке. На мгновение даже почудилось, что они снова в середине 80-х, и случившиеся с ним метаморфозы просто дурной сон.

– Вы не находите, что все это выглядит несколько запоздалым и нелепым, особенно, если учесть мое нынешнее положение? – деликатно поинтересовался он.

– Нисколько, наоборот я приятно удивлен, – улыбнулся Виталиус. При нынешней безудержной демократии творческая интеллигенция настолько массово поглупела, что только и может соревноваться в пошлости и безвкусице. Признаться, я даже заскучал от всей этой предсказуемости.…А касательно возраста и прочей мишуры в виде жизненных благ, вспомните хотя бы Гогена. Будучи успешным биржевым маклером, внезапно забросил и семью, и карьеру, чтобы целиком посвятить себя живописи. У вас перед ним явное преимущество – не придется постигать азов. А в остальном: знаете ли, история имеет свойство повторяться…

– Если не ошибаюсь, повторяясь, она, как правило, обращается в фарс, – хмыкнул Димыч. – Это пожалуй, единственное, что мне удалось твердо запомнить из диалектического материализма. Судя по моей дочке и зятю, рукотворным творчеством теперь уже никого не удивишь.

– Позволю себе возразить словами другого классика – Федора Тютчева, парировал мэтр:

– «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется»…

– «И что безумием зовется, и как дается благодать», – вздохнул Димыч. – Только можно и не дождаться. Нация с такой скоростью деградирует, что, глядишь, скоро, как таковая, перестанет существовать…

– Смута в умах на Руси вещь привычная, остается лишь надеяться, что все в очередной раз образуется само собой.…Кстати, во времена Тютчева не одни картины и мебель, но и обувь с одеждой изготавливались вручную. Дама могла одеть и снять корсет и кринолины лишь с помощью горничной, что доставляло массу хлопот на определенного рода свиданиях. Может поэтому большинство теперь охотно носит фабричные продукты и не поминает с тоской давние времена, – мэтр успокаивающе потрепал Димыча по плечу. – Смею еще раз напомнить: задача творца не в том, чтобы сиюминутными поделками развлекать отдельных скучающих индивидуумов. Его видение мира должно задевать потаенные струнки в душе обыкновенного человека, помогая глубже заглянуть в себя и все такое прочее,…ну ни мне вас учить, – Виталиус развернулся к выходу, давая понять, что дискуссию пора заканчивать. – Кстати, голубчик, не хотел сразу огорчать: выставка откладывается до весны.

– Это даже к лучшему, – весь во власти грядущих перемен, рассеянно заметил Димыч. – За это время попытаюсь хоть как-то учесть ваши советы. Выбирайте пейзаж, а столик я пришлю завтра…

Закрыв за маститым гостем дверь, он вдруг почувствовал, что просто валится с ног от усталости и решил никуда не спешить. Нахлынувшую поначалу эйфорию постепенно сменяли сомнение и досада.