Вскоре с Жуковым произошла первая неприятность из целой серии служебных неудач. Однажды в зале заседаний Кремля собрались члены Политбюро и маршалы. Выступил И.В. Сталин и объявил, что Жуков, по полученным им данным, ведет разговоры о якобы незначительной роли Ставки во всех крупных операциях. Он показал телеграмму, на основании которой делались такие выводы, и, обращаясь к членам Политбюро, сказал: «Вы знаете, как возникали идеи различных операций». Дальше он пояснил, как это бывало. Идея рождалась в Ставке или предлагалась Генеральным штабом. Затем вызывался будущий командующий операцией, который, не принимая пока никакого решения, вникал в суть идеи. После этого ему предлагалось тщательно продумать и (не делясь пока ни с кем) доложить (через неделю-две) Ставке свое мнение. Ставка же разбиралась в деталях и утверждала план будущей операции. С планом операции знакомился узкий круг лиц, и начиналась разработка документов фронта Жуков присутствовал, но не опроверг сказанного.
Все считали своим долгом высказать на этом необычном совещании свое мнение с осуждением Жукова. Одни говорили резко и не совсем справедливо, а большинство — осторожно, но в том же духе. Я решил не высказывать своего мнения и оказался единственным «молчальником», хотя такое поведение могло быть расценено руководством отрицательно. Поступил я так потому, что не знал существа дела, а обвинять Жукова со слов других не хотел. Несколько месяцев спустя, когда Жуков был у меня на даче, он с благодарностью отметил мое «объективное» поведение. К сожалению, как потом увидим, совсем по-иному поступил сам Георгий Константинович, когда ему надо было либо заступиться за меня без всякой «натяжки», либо встать на сторону Н.С. Хрущева, с которым у меня сложились явно неприязненные отношения. Тогда Г.К. Жуков предпочел фактам добрые отношения с Хрущевым. Правда, несколькими годами позже куда более коварно поступил с Жуковым и его старый друг Хрущев. Но это уже выходит за рамки моей темы.
В конце сороковых годов я после надуманного «суда чести», о котором уже шла речь, был вторично направлен служить на Дальний Восток. Г.К. Жуков недолго командовал Одесским военным округом, а после «чрезвычайного» решения Политбюро был переведен в том же восточном направлении, что и я, но поближе к Москве — в Свердловск. В эти годы мы с ним встречались несколько раз на сборах в Москве, и, помнится, он обижался: «Почему вы не заехали ко мне, когда проезжали мимо Свердловска?» Признаюсь, никаких особых причин к этому не было, кроме той, что в Свердловске я останавливался всего на несколько часов. Он же, видимо, расценил это как умышленное нежелание встречаться с опальным маршалом. Такими мотивами я никогда не руководствовался, хотя знал, что двум опальным встречаться в те годы было неразумно.
В 1953 году Г.К. Жуков был назначен в Москву на должность первого заместителя министра обороны. Произошло это немедленно после смерти И.В. Сталина и по прямому указанию Хрущева. Я же двумя годами раньше — в 1951 году — был возвращен на работу в Москву как министр ВМФ. Наши пути с Г.К. Жуковым сошлись. Я как министр не был ему подчинен, но ряд вопросов должен был согласовывать с ним. Дело шло туго — он занимал антифлотскую позицию в деле строительства кораблей и этого не скрывал.
О двух эпизодах нельзя не вспомнить. Г.К. Жуков, будучи весьма честолюбив и считая наркома ВМФ по рангу ниже его, маршала, однажды приказал через адъютанта «позвонить ему по телефону». Я счел этот приказной тон, да еще через адъютанта, невежливым, а формально неуставным и неправильным. Промолчал! На повторный звонок ответил, что если Жукову я нужен, то он знает мой номер кремлевской «вертушки». Он обиделся. Совсем не так давно об этом мне рассказал со слов Р.Я. Малиновского К.К. Рокоссовский, но уже в сильно искаженном виде. По его словам, Жуков будто бы приказал мне явиться к нему, а я на это ответил: «Если ему нужно, то пусть он приезжает ко мне». (Чего не было, того не было.) Жуков, якобы обиженный таким дерзким ответом министра ВМФ, пообещал когда-нибудь это припомнить. Хотя Жуков формально был заместителем министра обороны, но, опираясь на дружбу с Хрущевым, вел себя довольно независимо. Они оба, Хрущев и Жуков, открыто ругали И.В. Сталина и выдумывали всякие небылицы. Но это остается на их совести. В книге Жукова я уже прочитал другое.
Наши отношения с ним стали поистине драматическими, когда он в феврале 1955 года был назначен министром обороны и получил «карт-бланш» от Н.С. Хрущева. Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямляющаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу.