Крушение царства: Историческое повествование

В момент смерти Дмитрия никто из современников не подозревал о том, что десять лет спустя « убиенному младенцу» суждено будет стать героем народной утопии.

Выбор имени первого на Руси « доброго царя» — героя легенды — был во многих отношениях случайным. Даже среди столичного народа очень немногие видели младшего сына Грозного. В небольшом городе Угличе его знали лучше. Но там очень многим было известно, что царевич унаследовал от отца его жестокость. Дикие забавы Дмитрия приводили в смущение современников. Восьмилетний мальчик приказывал товарищам игр лепить снежные фигуры, называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал. Дворянские писатели осуждали подобные « детские глумления». Однако в народе жестокость по отношению к «лихим» боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же хорошим царем, как и его отец. Подверженные суевериям современники считали, что больные эпилепсией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Царевич Дмитрий страдал жестокой эпилепсией. Но это не помешало развитию легенды о добром царевиче. Борис Годунов запретил поминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи на том основании, что царевич, рожденный в шестом браке, был, по тогдашним представлениям, незаконнорожденным. Но в годы Смуты об этом забыли.

Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в народе. Однако в Москве правил законный царь, и династический вопрос никого не занимал. Но едва царь Федор умер и династия Калиты пресеклась, имя Дмитрия вновь появилось на устах.

Глава 2 Розыск о самозванце

В период короткого междуцарствия после смерти Федора литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали молву, в которой можно было угадать все последующие события Смутного времени. Толки были на редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, что « он уже сделался великим князем» на Москве. Другие толковали, что появился не царевич, а самозванец, « во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия». Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания на трон, если не захотят избрать его самого.

Молва, подслушанная в Смоленске, носила недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмитрия, будто бы сослался на мнение своего соседа — « астраханского тиуна» (слуги) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали после того, как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия.

Лазутчики записали, скорее всего, толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова и проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и проч. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозваном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — «доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году, отметил в своих записках: « Прослышав в тысяча шестисотом году молву, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, он(Борис. — Р.С.) с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу».

Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связывать с заговором Романовых. Эти бояре пытались заполучить корону в качестве ближайших родственников последнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова было бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания создали почву для появления самозванца. В свою очередь, деятельность самозванца оказала огромное воздействие на дальнейшее развитие народных утопий.