Крушение надежд

Алеша подумал: «Вот, Лилька понимает меня лучше других, с ней всегда легко разговаривать». А она вдруг замолчала, и наступила тишина. Он тоже молчал и пристально всматривался в тень на стене — Лилино отражение. Эта тень взволновала Алешу: четко очерченные красивые губы, нежные, женские. Он перевел глаза с тени на лицо, да как это он не замечал раньше? Такой красивый профиль и особенно красивы губы.

Лиля сидела неподвижно, застыв в глубине дивана, и, казалось, будто чего-то ждала. И вдруг губы ее слегка задрожали, она тихо заплакала. Да, это ему не показалось, так и было. Лиле передалось его волнение, и женским чутьем она поняла: волнение Алеши было отражением того, что он впервые увидел в ней женщину, в нем пробудилась мужская страсть. Это было то, чего она так долго ждала, о чем мечтала. И заплакала она от бури эмоций, под наплывом страсти. Что он сделает теперь? Ее троюродный брат, и он же единственный по-настоящему желанный мужчина. В отдаленных тайниках ее сознания было готов ответ: если он проявит инициативу — она отдастся ему. Неужели сейчас?

Все еще нерешительно, он подошел к ней сзади и склонился к ее голове, она не повернулась к нему, застыла. Ее волосы щекотали его лицо, и он ясно понял: она ждала того, чего им обоим теперь хотелось. Но их мучительно сдерживало то общее, что было в их жизни. Теперь, когда он почти касался лицом ее лица, об этом уже нельзя было раздумывать, надо решать: или он ее поцелует, и она не рассердится, или… Он положил руки ей плечи, мягко повернул ее голову к себе. Глаза закрыты, на ресницах застыли слезы, голова слегка запрокинута, никакой попытки сопротивления. И Алеша нежно прижался губами к ее губам…

Он почувствовал, с какой охотой она ловила губами его губы, еще и еще, как шевелился ее язык, она водил им по его губам, по его зубам. Ей было так сладко и длилось это так долго, что она ослабела от страсти и откинулась на диван. Тогда он прижался к ней и лег на нее. Они ничего не говорили, понимая, что единственное и невероятное открылось обоим, они хотели друг друга.

Алеша погасил боковую лампу, в темноте расстегнул ее халат и провел руку под ее спину. Под халатом было только нижнее белье. Так странно было, что он держит в руках тело Лили, своей сестренки! Она подалась ему навстречу, предлагая всю себя. Он расстегнул бюстгальтер и гладил ее груди, она дышала все чаще. Теперь он прижался к ее животу и водил рукой по бедрам. Лиля закинула руки за голову, он снял с нее белье. Ему оставалось только проникнуть в нее, но он еще медлил, прижавшись своим возбужденным мужским началом к ее горячему, мягкому и влажному женскому. Она тихо застонала, развела ноги:

— Алеша, не мучь меня… я хочу тебя!..

* * *

Нахлынувшая горячая волна страсти иссякла, оба тяжело дышали. Наступило самое трудное — отрезвление от произошедшего.

Лиля нарушила молчание, шепнув на ухо:

— Алеша, я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, люблю как женщина, не только как сестра. Иначе я не решилась бы на это. Я так давно ждала этого… — И она снова заплакала, всхлипывая.

Алеша почувствовал себя неловко, ему, мужчине, первому надо было сказать слова признания. Он гладил ее по голове:

— Я дурак, я только теперь понял, какой я дурак…

Она засмеялась сквозь слезы:

— А я понимала это раньше.

— Ты понимала? Значит, ты умней меня в любви.

— Умней. Все женщины в этом умней мужчин.

— А почему ты не говорила?

— Как же я могла за тебя объясниться себе в любви? Я ждала этого от тебя.

— Я тоже люблю тебя, люблю не как брат, иначе. — Он взял ее голову в руки и обцеловывал глаза, лоб, щеки и губы, губы, еще раз губы. — Вот тебе мой ответ. Чувствуешь?

— Я чувствую, но мне хочется твой ответ услышать.

— Лилька, Лилька моя, сестренка, я тебя люблю, ты теперь моя жена.

— Жена? — Она приподнялась на локте и удивленно посмотрела ему в глаза. — Ты делаешь мне предложение?

— Да, да, это и предложение и утверждение. — Он поцеловал ей руку и отчеканил по слогам: — Ты моя жена. И свои слова я добавлю подходящими строчками из Есенина: «…ты одна, сестра и друг, могла быть спутницей поэта»[176].

Лиля смотрела на него сквозь слезы, говорила, прерывисто всхлипывая:

— Алеша, это самое лучшее, о чем я могла мечтать… Спасибо тебе… Я хочу быть твоей женой… но ведь я… я замужем…

— Это теперь не имеет значения — мы любим друг друга.

— Но как же?..

Действительно, как? В вихре событий, который налетел на них, надо было найти какое-то место их союзу.

И ответ на ее вопрос должен был дать он.

— Лилька… я еще не знаю, это все надо продумать, но знаю, что мы будем вместе.

— А как это будет перед всеми нашими? Надо сказать родителям, надо Лешке.

Он признался:

— Когда я был у Лешки в комнате, он просил меня переехать к вам и сказал: потому что мама всегда грустная и плачет. И добавил, чтобы я не говорил это тебе.

— Ах, вот что! — она улыбнулась. — Паршивец такой, рассказывает, что я грустно живу. Да, грустно. И ему грустно. Он уже почти юноша, а отца все нет. Он не только битлами занимается, его вдруг заинтересовала наука.

— Какая наука?