Крушение мировой революции. Брестский мир

Ленин боялся, что все может сорваться из-за какой-нибудь случайности. Когда делегация застряла на станции Новоселье, под Псковом, и послала телеграмму в Петроград, что пришлось стоять почти сутки из-за невозможности проехать через линию фронта[89], Ленин не поверил, заподозрил войска в нежелании пропустить делегацию, а делегатов — в нежелании ехать в Брест. В 9 вечера 25 февраля он послал на станцию запрос: «Не вполне понимаем вашу телеграмму. Если вы колеблетесь, это недопустимо. Пошлите парламентеров и старайтесь выехать скорее к немцам»[90]. Нервозность Ленина была тем более оправдана, что в этот день Московское областное бюро партии вынесло резолюцию о недоверии ЦК «ввиду его политической линии и состава». В своем объяснении бюро писало, что «в интересах международной революции» считает «целесообразным идти на возможность утраты советской власти, становящейся теперь чисто формальной»[91].

28 февраля советская делегация прибыла в Брест, чтобы узнать, что германское правительство идет в своих требованиях еще дальше. Немцы требовали теперь передачи Турции Карса, Ардагана и Батума (хотя в течение войны эти территории ни разу не занимались турецкими войсками)[92]. Сокольников пробовал было возражать, но Гофман дал понять, что какие-либо обсуждения ультиматума исключаются. Трехдневный срок, в течение которого должен был быть подписан мир, немцы определили с 11 часов утра 1 марта, когда должно было состояться первое официальное заседание в Бресте[93].

1 марта конференция возобновила работу[94]. С обеих сторон в переговорах участвовали второстепенные лица. Министры иностранных дел Кюльман и Чернин, Великий визарь Турции Таалат-паша и премьер-министр Болгарии В. Радославов в это время находились на мирных переговорах в Бухаресте и в Брест прислали своих заместителей. От Германии договор должен был подписать посланник Розенберг. На первом же заседании он предложил советской делегации обсудить мирный договор, проект которого привез с собой[95]. Сокольников попросил зачитать весь проект и после прочтения объявил, что отказывается «от всякого его обсуждения как совершенно бесполезного при создавшихся условиях»[96], тем более, что уже грядет мировая пролетарская революция[97].

Ее судьба во многом зависела теперь от успешной политики Антанты. Поскольку заключение сепаратного мира утяжеляло положение союзников на Западном фронте, Англия, Франция и США готовы были попробовать сорвать ратификацию подписанного 3 марта мирного договора.

Глава восьмая. Средняя линия Ленина: «передышка»

Оппозиция сепаратному миру в партии и советском аппарате заставила Ленина изменить тактику. Он постепенно переместил акцент с «мира» на «передышку». Вместо мирного соглашения с Четверным союзом Ленин ратовал теперь за подписание ни к чему не обязывающего бумажного договора ради короткой, пусть хоть в два дня, паузы, необходимой для подготовки к революционной войне. При такой постановке вопроса Ленин почти стирал грань между собою и левыми коммунистами. Расхождение было теперь в сроках. Бухарин выступал за немедленную войну. Ленин — за войну после короткой передышки. Сепаратный мир исчез из лексикона Ленина. Но, голосуя за передышку, сторонники Ленина голосовали именно за сепаратный мир, не всегда это понимая.

Как и формула Троцкого «ни война, ни мир», ленинская «передышка» была средней линией. Она позволяла, не отказываясь в принципе от лозунга революционной войны, оттягивать ее начало сколь угодно долгое время. Оставляя левым коммунистам надежду на скорое объявление войны, передышка в целом удовлетворяла сторонников подписания мира, прежде всего Ленина, т. к. давала возможность ратифицировать подписанный с Германией договор и, связывая мирным соглашением страны Четверного союза, оставляла советской стороне свободными руки для начала военных действий против Германии в любой удобный момент.

С точки зрения внешнеполитических задач советской власти формула передышки также оказалась более удобной, чем сепаратный мир. Подписывая мир, большевики компрометировали себя и перед германскими социалистами, и перед Антантой, провоцируя последнюю на вмешательство. Передышка давала и тем и другим надежду на скорое возобновление войны между Россией и Германией. Негативной, с точки зрения Ленина, стороной, были возникшие у Германии опасения того, что большевики не имеют серьезных намерений соблюдать мир. Но поскольку более выгодного мира не дало бы Германии никакое другое российское правительство, Ленин должен был справедливо рассудить, что Германия будет сохранять заинтересованность в Совнаркоме.