Крушение иллюзий

— Вы специалист по контактам с местными?

— Нет, сэр. Просто я тут давно и кое-что понял. Ответственность за возможные последствия я беру на себя.

Офицер пожал плечами.

— Сколько времени вам понадобится?

— Час… может, полтора. Спасибо, сэр.

— Не за что, сержант. Делайте, как считаете правильным[36].

Выехали на пикапе, сержант взял с собой еще и тот Bravo-AKM, который взял себе Амойо, — на всякий случай. Пикап с пулеметом, три автомата и гранаты — все это для того, чтобы преодолеть путь до города длиной меньше, чем миля.

— Где ты родился, Заболь? — спросил сержант, когда грузная туша бронетранспортера откатилась в сторону, освобождая выезд.

— В Пактии, сэр.

— А я в Техасе. Пактия — это южнее?

— Да, сэр. Южнее нас, отсюда сотня километров до моего дома.

— А мне до моего дома лететь больше двенадцати часов, Заболь, — сказал сержант, выруливая на шоссе, — только представь, полдня в самолете.

— Зачем же тогда вы воюете здесь?

Заболь по виду был опытным воином — проверил, как открывается заднее стекло, оно, как форточка, сдвигалось в сторону, и можно было пролезть к пулемету, потом опустил до половины окно, и положил на него автомат так, чтобы в случае чего — быстро начать стрелять.

— Мы хотели вам помочь, Заболь. Разве мы не помогли вам?

— Помогли, сэр, только толку от этой помощи — мало.

— Почему мало?

— Потому что вы слабые. Вы пытаетесь убедить врагов — а их надо убивать. Если бы вы прошли дальше и убили всех врагов — вас бы стали уважать.

— Дальше — это куда?

— В Пакистан. В приграничье, сэр, где вас ненавидят и где водятся ваши враги.

Сержант уже пожалел, что начал этот разговор. К тому же — темнело, и он не видел отчетливо дорогу перед собой. Если кто-то успел подложить фугас на дорогу — от них потом не найдут даже, что положить в гроб. Гэтуик ощущал себя голым — он привык ездить на «Мастиффе», а тут — обычный, небронированный пикап.

— А ты почему воюешь?

— Это просто работа, сэр. Должен же я как-то обеспечивать свою семью.

— Сколько у тебя?

— Семнадцать человек.

Сержант чуть не выпустил руль из рук.

— Сколько?!

— Семнадцать человек, сэр. У нас семья считается не так, как у вас. У нас в семью входят все живые родственники, какие у тебя есть, понимаете? Семнадцать человек — это мало, это очень маленькая семья.

— Какая же большая?

— У одного из солдат в моем отделении семья шестьдесят семь человек, но это редкость. Слишком много афганцев погибает, и семьи становятся меньше.

— Так ты в полиции только из-за денег?

— Наверное, да, сэр.

— А как же страна?

— Страна? — пожал плечами Заболь, — а что такое страна, сэр? У нас за последние пятьдесят лет сменилось шесть стран[37], а я знал три из них. У нас нет страны, сэр.

Сержант Гэтуик, гражданин Соединенных Штатов Америки и унтер-офицер армии США просто не мог себе представить, ради чего нужно за пятьдесят лет шесть раз менять государственное устройство страны. И что останется от страны в итоге.

— Но разве ты не давал клятву, когда вступал в полицию?

— Давал, сэр. И другие давали. Много кто давал клятвы, самые разные. И — где они все теперь…

Белый пикап — сержант предпочел бы черный, но выбирать не приходилось — крадучись въехал в Джей-бад, мигнул фарами на чек-пойнте, устроенном на полицейском участке. Там мигнули фарами в ответ.

С наступлением ночи город замер. Затаился. Это нельзя передать никакими словами, это надо почувствовать. Обычные города — это людские муравейники, где люди, отработав положенное, идут по своим клетушкам, чтобы поспать и подготовиться к новому дню. И как только черное покрывало ночи накрывает такой город — в город приходят нега, расслабленность, спокойствие. Активность, ночная жизнь, если она и есть, — она яркая, открытая, веселая. Ночной жизнью живут люди, которым не нужно завтра идти на работу и которые могут позволить себе отдохнуть и расслабиться.

В Джелалабаде — все совсем не так. Отгремели дневные бои — и город затаился, замер, но он не отдыхает, потому что не отдыхает ни одна из сторон, все готовятся к завтрашнему безумию. Вот группа моджахедов, пробираясь дворами, тащит в мешках остроносые стальные копья выстрелов к РПГ — они насторожены, оглядываются по сторонам, потому что американцы могут устроить засаду. Долгие годы войны с чрезвычайно сильным противником сработали, как дарвиновский отбор: глупые, неаккуратные, неосмотрительные — погибли, и если у кого и есть могила — так над ней шест с зеленой повязкой, показывающей, что здесь лежит человек, погибший на пути Аллаха. Остались те, у кого глаза на затылке, кто умеет читать мысли и видеть человека насквозь — чтобы не прозевать информатора, кто спит вполглаза, с пистолетом под подушкой, — чтобы не прозевать приглушенный шум вертолетных винтов, осторожные шаги под окнами, за которыми следует удар кувалдой в дверь и град пуль. Именно они сейчас тащат драгоценные ракеты РПГ, чтобы завтра выпустить их в американцев.