Крушение

Знаешь, ма, я был тогда в отчаянном настроении и, не раздумывая, сказал, что женюсь на ней. Еще раньше я решил жениться на молоденькой девушке, исповедующей правоверный индуизм, чтобы доставить тебе приятный сюрприз. Я понимал, что если введу в наш дом взрослую девушку из «Брахмо Самадж», это не принесет счастья никому из нас.

Бхупен был несказанно удивлен.

— Что ты говоришь?! — воскликнул он.

Но я ответил:

— Не отговаривай меня. Это решено.

— Нет, ты серьезно? — спросил Бхупен.

— Совершенно серьезно, — ответил я.

В тот же вечер сам Тарини Чатуджо посетил нас. Перебирая в руках свой брахманский шнур, он сказал:

— Вы должны помочь мне. Посмотрите на девушку. Не понравится, тогда дело другое. Но не слушайте моих завистников.

— Мне не нужно видеть ее, — ответил я. — Назначьте день свадьбы.

— Послезавтра — благоприятный день. Вот и устроим свадьбу, — сказал Тарини.

— Причиной его поспешности было желание как можно меньше потратиться на свадьбу. Итак, свадьба состоялась.

Хемонкори вздрогнула и повторила:

— Свадьба состоялась! Что ты говоришь, Нолин!

— Да, состоялась. С женой я вернулся в лодку. Вечером мы отправились в путь. В тот день солнце сияло недолго. Неожиданно налетел горячий смерч, что совершенно необычно для марта. Вмиг нашу лодку перевернуло, как перышко.

— О боже! — воскликнула Хемонкори так, словно тысячи колючек вонзились в ее тело.

— Спустя некоторое время, — продолжал свой рассказ Нолинакха, — я пришел в себя и увидел, что барахтаюсь в воде. Вблизи не было ни лодки, ни моих спутников. Я заявил в полицию. Искали долго, но безуспешно.

Лицо Хемонкори побледнело, и она с трудом вымолвила:

— Что было, то прошло. Больше никогда не напоминай мне об этом. Как подумаю, прямо сердце разрывается на части.

— Я бы никогда не рассказал тебе об этом, — ответил Нолинакха, — если бы ты не настаивала на моей женитьбе.

— Из-за этого несчастья ты теперь никогда не женишься? — спросила Хемонкори.

— Нет, не из-за этого, ма. Но вдруг девушка спаслась?

— В уме ли ты? Если бы она спаслась, то дала бы знать о себе.

— Но она ничего не знает обо мне. Для нее нет более незнакомого человека, чем я. Мне кажется, что и лица она моего не видела. Приехав в Бенарес, я послал мой адрес Тарини Чатуджо, но он ответил, что у него нет никаких сведений о Комоле.

— Ну, и что же?

— Я решил, — продолжал Нолинакха, — что лишь по прошествии года смогу считать ее погибшей.

— Ты всегда все преувеличиваешь! — воскликнула Хемонкори. — Зачем ждать целый год?

— Год скоро кончится, ма, — ответил Нолинакха. — Сейчас декабрь, январь неблагоприятен для заключения браков, а затем еще два месяца… и все.

— Ну, хорошо, — согласилась Хемонкори. — Но ты будешь все это время считаться помолвленным. Я уже обо всем договорилась с отцом Хемнолини.

— Человек может только предполагать. Будем же уповать на того, от кого всегда зависит успех, — сказал Нолинакха.

— Пусть будет так, мой мальчик. Я до сих пор дрожу, вспоминая, твой рассказ.

— Этого я и опасался, ма. Теперь ты не скоро успокоишься. Стоит тебе разволноваться, и ты долго не можешь прийти в себя. Поэтому я и не хотел рассказывать.

— И хорошо делал, сын мой, — сказала Хемонкори. — Стоит мне услышать о каком-нибудь несчастье, и я потом никак не могу отделаться от чувства страха. Я иногда боюсь открыть письмо, опасаясь, что в нем плохая весть. И вас всех просила не рассказывать мне ничего неприятного. Очевидно, пришла пора покинуть этот мир. Ведь неспроста наносит мне судьба столько ударов!

Глава пятьдесят первая

Когда Комола дошла до берега Ганга, холодное зимнее солнце спустилось к самому краю тусклого небосвода. В надвигающихся сумерках Комола почтительно приветствовала уходящее светило. Она брызнула на голову водой из Ганга и вошла в реку совершить обряд поклонения ему: зачерпнула пригоршней воду, затем вылила ее и бросила в священный Ганг цветы.

Выйдя из воды, девушка склонилась до земли, думая о тех, кто был к ней добр. И тут она вспомнила еще одного человека, которого должна была уважать. В его присутствии она ни разу не подняла головы и не взглянула ему в лицо. В тот единственный вечер, когда они были вместе, Комола сидела, потупившись от смущения, и не осмеливалась посмотреть даже на его ноги. В их брачной комнате он перекинулся несколькими словами с другими девушками, но, окутанная стыдом, словно покрывалом, она не расслышала и этих немногих слов. И сейчас, стоя здесь, на берегу реки, она попыталась воскресить в памяти звук его голоса, но не смогла.

Свадебный обряд, продолжавшийся тогда почти всю ночь, так утомил ее, что Комола совсем не помнила, где и когда она уснула. Проснувшись рано утром, девушка увидела, что соседка, громко смеясь, трясет ее за плечи, пытаясь разбудить. Рядом с Комолой на ложе никого не было.

И теперь, в последние мгновения жизни, ничто не могло напомнить ей о ее господине. Она не помнила ни его лица, ни его голоса — она ничего не помнила.