Новая инициатива правительства была встречена с одобрением. С одной стороны, она не казалась слишком уж обременительной, а с другой, давала простым смертным, хотя бы на некоторое время, почувствовать себя хозяевами жизни и испытать сладость власти, ничего для этого не предпринимая. Непосредственное погружение в работу силовых структур способствовало пониманию того, что многие действия полиции и вводимые ею ограничения, иногда казавшиеся неадекватными, не имели целью подавить свободу людей или унизить их, а были направлены исключительно во благо народа. Градоначальник и здесь оказался прав. Уже через несколько месяцев доверие населения к силовым структурам заметно выросло, а протестные настроения и вовсе сошли на нет. Да, он умел добиваться того, что хотел.
2
Когда мне принесли повестку о зачислении в народный отряд полиции, прошло уже около года с тех пор, как ввели эту повинность. Так как стажеры получали в отряде особые полномочия, их вступление в ряды силовых структур сопровождалось принесением присяги. Градоначальник любил помпезность и даже такое, казалось бы, рядовое событие сумел превратить в нечто важное и торжественное. Клятва стажеров каждый раз была приурочена к проведению тех, или иных публичных мероприятий: съездов, форумов, выставок, концертов, что придавало ей большую значимость и повышало ответственность тех, кто ее приносил. В моем случае таким публичным событием оказался эстрадный концерт, проводимый, по странному стечению обстоятельств, именно во Дворце культуры силовых структур. В начале второго отделения ведущий попросил у зрителей тишины и минуту внимания. Затем один из будущих стажеров, выбранный среди прочих за хорошую дикцию и сильный голос, зачитал полный текст присяги. После чего все призывники должны были по очереди подойти к микрофону и произнести всего два слова: «Торжественно клянусь!». Все действие занимало не более пяти минут и не слишком отвлекало зрителей от их веселья. Я стоял почти в самом конце очереди на присягу. Когда пришло мое время выходить на сцену, я занервничал и не сразу решился произнести то, что собирался. Из зала раздались ободряющие крики:
– Давай, клянись, не задерживай.
И тогда я сказал, сказал громко и четко, чтобы услышали все присутствующие:
– Торжественно заявляю, что отказываюсь вступать в народный отряд полиции, как и выполнять прочие социальные обязательства перед народом.
После моих слов в зале воцарилась мертвая тишина. И только спустя полминуты стал нарастать тревожный гул, послышались недовольные выкрики. Из-за кулис ко мне подскочил какой-то мужчина в строгом костюме и галстуке и со словами: «Ну ты и дебил, блядь!» потащил меня со сцены к запасному выходу. Мы спустились по лестнице и выбежали на улицу. Быстро затолкав меня в машину, мужчина сел за руль и тронулся с места. Сделано это было вовремя. Нас уже преследовали.
– Куда мы едем? – спроси я.
– В самое безопасное для тебя место, в тюрьму, – прозвучало в ответ.
Похоже, никто толком не знал, что со мной делать. Все только странно переглядывались и молчали. Для начала у меня отобрали личные вещи, но оставили одежду. Потом отвели в камеру. Был уже вечер. До утра ко мне никто не заходил. Несмотря на всю неопределенность моего положения, ночь я провел спокойно и даже выспался. Утром принесли завтрак, который я с удовольствием съел. Оказалось, что в тюрьме вкусно кормят. Со мной никто не заговаривал. Да и я никого ни о чем не расспрашивал. Примерно через час пришел врач, милый обходительный человек, который обращался ко мне на «вы» и называл по имени-отчеству. Он задавал разные вопросы, касавшиеся обычной жизни, спрашивал о моих увлечениях, интересах, о том, какие книги и фильмы мне нравятся, чем я занимаюсь в свободное время, какую музыку слушаю. Но при этом ни разу не упомянул о вчерашнем происшествии на концерте. Наверное, он хотел убедиться в том, что я не сумасшедший и не опасен для окружающих. Когда моя вменяемость подтвердилась, он пожелал мне удачи, поблагодарил за беседу и откланялся. Потом долгое время ничего не происходило. Я даже успел заскучать. Примерно через три часа дверь в мою камеру снова отворилась. На пороге, в сопровождении тюремщиков, стоял градоначальник. Несколько секунд он пристально разглядывал меня, потом вошел внутрь и сел напротив кровати на специально принесенный для него стул. Затем попросил охранников оставить нас. Те вышли.
Какое-то время градоначальник сидел молча, иногда поглядывая на меня исподлобья, и только потом заговорил: