Кругом измена, трусость и обман

В современной российской историографии этого же мнения в той или иной степени придерживаются такие учёные, как д. ист.н. А. Н. Боханов, д. ист.н. С. В. Куликов, д. ист.н. О. Р. Айрапетов, д. ист.н. В. С. Брачев, д. ист.н. А. Б. Николаев.

Исследователь белого движения д. ист.н. В. Ж. Цветков в целом отрицает существование «заговора генералов» и участие в нём начальника штаба М. В. Алексеева, хотя и не отрицает сговора отдельных генералов с организаторами переворота. Категорически отрицают существование военного заговора д. ист.н. А. В. Смолин, а также публицисты А. С. Кручинин и В. Е. Шамбаров.

На наш взгляд, главная причина отрицания военного заговора со стороны некоторых исследователей объясняется сложившейся в последнее время у части нашего исторического сообщества героизации белого движения. Большинство генералов Ставки, которые оказали неоценимую услугу Февральской революции, впоследствии стали командующими белыми армиями.

Другие исследователи, признавая участие высшего военного комсостава императорской армии или части его в заговоре против царя, объясняют это участие конкретной политической ситуацией зимы — весны 1917 г., в которой генералы были «обмануты» заговорщиками. Согласно этой версии, сотрудничество Ставки и заговорщиков началось только в условиях февральского политического кризиса. Подобного мнения придерживался, например, эмигрантский историк Г. М. Катков.

Совокупность источников позволяет нам сделать определённый вывод, что тесное сотрудничество части высшего военного руководства Российской империи и оппозиционных Императору Николаю II общественных и политических сил началось гораздо раньше февраля 1917 г.

Нет сомнений, что если бы генералы Ставки остались хотя бы нейтральными в противостоянии царя и его противников, то исход событий в феврале 1917 года мог бы быть иным. На деле же мы видим не только сочувствие к заговорщикам со стороны представителей верховного командования, но и самое активное им содействие.

Как верно писал И. Л. Солоневич: «В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит военным. Этой измене и этому предательству нет никакого оправдания. И даже нет никаких смягчающих вину обстоятельств: предательство в самом обнажённом его виде»^{305}.

Успех заговора зависел от того, на чьей стороне окажется армия, и прежде всего Ставка Верховного главнокомандования. А. Я. Аврех отмечал, что Ставка была «вторым правительством не только на театре военных действий, но и в столице»^{306}.

Именно поэтому Гучков, задолго до переворота, стремился установить с армейскими кругами тесную связь.

А. И. Гучков понял всю необходимость установления контроля над армейской верхушкой задолго до 1917 года. Будучи человеком лично смелым, добровольно принявшим участие в двух войнах (англо-бурской и русско-японской), Гучков не понаслышке знал, что может совершить даже небольшое военное соединение, спаянное железной дисциплиной. С. Ю. Витте утверждал, что в 1905 г. ему передавали слова А. И. Гучкова о том, что «в 1905 г. революция не удалась потому, что войско было за Государя… теперь в случае наступления новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне»^{307}.

Являясь в 1907–1910 гг. председателем думской комиссии по государственной обороне, Гучков смог войти в тесный контакт со многими генералами и офицерами, некоторые из которых занимали высокие должности в военном руководстве. В конце 1916 г. охранное отделение составило приблизительный список военных, с которыми Гучков поддерживал политические контакты. Среди них были три бывших военных министра: генерал от инфантерии А. Ф. Редигер, генераладъютант А. Н. Куропаткин и генерал от инфантерии А. А. Поливанов, бывший морской министр вице-адмирал С. А. Воеводский, главнокомандующий войсками Северного фронта генерал-адъютант Н. В. Рузский, генерал-лейтенант пограничной стражи Е. И. Мартынов^{308}.

По сообщениям охранного отделения, Гучков «устроил в квартире некоего генерала на Сергиевской улице так называемый „гучковский главный штаб“»^{309}. В собраниях этого «штаба» принимали участие чины Генерального и Главного штабов, офицеры разных родов войск, военные писатели и члены Комиссии по государственной обороне. На этих частных собраниях нередко оглашались и совершенно секретные сведения^{310}.