Кругом измена, трусость и обман

У А. И. Деникина адресат обозначен ещё яснее, чем у А. А. Блока и Б. В. Никитина: это — «Император Михаил II». В варианте А. И. Деникина ничего не говорится о поездке в Ставку и о предполагаемом скором возвращении в Царское Село.

Веским доказательством того, что подлинник телеграммы Императора Николая II Великому Князю Михаилу Александровичу не известен современной исторической науке и не введён в научный оборот, является то обстоятельство, что такой крупный архивный работник и биограф Великого Князя Михаила Александровича Д. и. н. В. М. Хрусталёв даёт ссылку на телеграмму по «Иллюстрированной России» в оформлении Б. В. Никитина, то есть без года выпуска номера журнала^{1082}.

Здесь впору снова задуматься, а было ли возможным отправление Государем подобной телеграммы? Не будем забывать — 3 марта корреспонденция и любые контакты Императора Николая II находятся под строжайшим контролем со стороны заговорщиков. Император вплоть до 4 марта не отправил ни одного известия свой семье. Можно было бы предположить, что эта телеграмма была отправлена заговорщиками. Однако, как категорически заявила полковнику Б. В. Никитину жена Великого Князя Михаила Александровича графиня Н. С. Брасова, её супруг никогда не получал этой телеграммы. Таким образом, по всей видимости, речь идёт об очередной подделке в длинной цепи подлогов, связанных с «отречением».

Другим аргументом в пользу того, что Император Николай II открыто заявил в Ставке о своём добровольном отречении от престола, является его прощание со Ставкой 8 марта 1917 г. Однако при внимательном прочтении воспоминаний об этом прощании выясняется, что оно также окутано недомолвками и подтасовками фактов, как и всё, что связано с последними днями пребывания Императора Николая II на престоле.

О последнем прощании царя со штабом Ставки свои воспоминания, написанные по прошествии многих лет за границей, оставили: Великий Князь Александр Михайлович, полковник А. А. Мордвинов, генерал Н. М. Тихменёв, полковник В. М. Пронин, капитан 1-го ранга А. Д. Бубнов.

Однако эти воспоминания весьма разнятся в отношении прощальной речи Государя. А. А. Мордвинов со свойственной ему забывчивостью пишет, что 8 марта утром «Государь прощался с чинами штаба, собранными в большом зале управления дежурного генерала. Всем было невообразимо тяжело: двое или трое упали в обморок, многие плакали. Государь говорил ясно, отчётливо, с глубоким сердечным волнением. Что говорил он — я не помню. Я только слышал звук его голоса и ничего не понимал»^{1083}.

Генерал Д. Н. Дубенский обладал, видимо, ещё худшей памятью, чем А. А. Мордвинов, так как он вообще ничего не вспомнил о прощании Государя с чинами штаба.

Полковник В. М. Пронин оставил довольно подробные воспоминания об этом прощании: «Сегодняшний день был одним из самых тяжелых по переживаниям за весь этот период от начала революции. Сегодня Император навсегда прощался с нами перед отъездом из Могилёва. По распоряжению Начальника штаба к 10 1 / 2 часам утра все офицеры Ставки и по одному представителю-солдату от каждого отдела и управления должны были собраться в большом зале Управления дежурного генерала, где Государь пожелал проститься с нами. Когда я вошел в зал Дежурства, мне резко бросилось в глаза отсутствие постоянно стоявшего у стены огромного, во весь рост, портрета Государя Императора. Он был снят, и только большое пятно — более сохранившаяся покраска стены — указывало, что еще очень недавно здесь был портрет Императора Всероссийского… По чьему распоряжению он был снят — не знаю…

В зале уже было много офицеров; вскоре пришли Великие Князья Сергей Михайлович и Александр Михайлович.