Круги в пустоте

Еще чего? Нет уж, в такие игры он играть не будет! Кланяться гнусному демону, наверняка в тысячу раз гнуснее князя Диу — хотя, уж казалось бы, что может быть отвратительнее князя? А с другой стороны — домой. В Москву. К маме… И значит, плевать, что брызнула кровь Хьясси, заливая палубу, плевать на истязаемых детей за прозрачными стенками (нашли ли их единяне?). На вот этого пацана, которого придется бросить тут — на него тоже наплевать. И уж без всякого сомнения — наплевать на Единого, в Которого он только-только поверил, Которому только что молился и обещал… И ведь никому об этом дома не расскажешь — попросту сгоришь от стыда. А что если сволочной Господин мрака и до Земли дотянется, и напомнит там о клятве? И заставит служить себе, точно Диу-ла-мау-Тмера…

Так что же, оставаться тут? Оставаться, быть может, навсегда? Шансов-то почти нет. Может, лысый колдун Хайяар погибнет, не успев вернуться сюда. Может, вернувшись, обманет и не отправит обратно… Может… да все что угодно может быть… А тут такая классная возможность… всего лишь встать на колени, униженно признать себя рабом… рабом темной безжалостной силы…

Нет! В желудке все переворачивается от одной лишь мысли об этом.

— Ну? Чего же ты тянешь? — у камня прорезалась вдруг какая-то суетливая интонация, казалось, он чего-то очень напряженно ждет. — Господин может разгневаться за твою медлительность.

Митька усмехнулся.

— Это, булыжник, он тебе господин. А мне он никто. Дерьмо он, твой Тиура-Гьянни-Лоу, и сдохнет в дерьме! Чтобы я его просил? Да пускай обломится! Я верю не ему, а Единому.

Камень внезапно налился такой тяжестью, что Митькина рука непроизвольно опустилась. Факел зашипел и погас, и сейчас же со всех сторон метнулись к Митьке тени — огромные, хищные, чье-то тошнотворное дыхание растеклось в воздухе.

Странно — света не было, густая чернота затопила пространство, но тем не менее Митька видел. Это было как на Темной Дороге — сейчас уже не глазами, а каким-то непонятным внутренним зрением Митька видел, как впереди выступает из мрака исполинская оскаленная морда… Каждый клык был такой, что на него можно насадить десять таких Митек. А между клыками жадно шевелился узкий, похожий на наконечник копья язык. И тяжело, пристально уставились на Митьку четыре круглых немигающих глаза.

— Пошел нафиг, червяк… — обессилено прошептал Митька, понимая, что сейчас все действительно кончилось. — Тварь, животное… Подавись!

Он с трудом поднял вверх ладонь с тяжеленным камнем, перехватил свободной рукой и, поднатужившись, отчаянно метнул Черный камень прямо в змеиную морду.

Гром расколол душную тишину, и отовсюду хлынул свет — ослепительный, словно миллион молний слились воедино и растворили в себе все — и мраморные стены, и низкий потолок, и тяжелую дверь. Ничего этого уже не осталось — только деревянный топчан, на котором, скрючившись, спал мальчишка.

Митька точно в бреду подошел к нему, поднял на руки — и шагнул вперед, туда, где в расступившемся белом сиянии открылось ему какое-то огромное пространство.

Мальчик у него на руках вздохнул и прошептал во сне: «мама…»

20

Секунды мчались словно юркие мальки, которых речное течение несет мимо скучного, обросшего тиной подводного камня. Огибали его — сутулого, неподвижного. Не было ему сейчас никакого дела ни до пылающего солнца, ни до суетящихся во дворе людишек. И плотная ткань, накрывавшая тела убитых, ничуть не мешала ему видеть. Верхнее зрение — невеликая хитрость, ему никакая единянская сила не помеха. Деловито кружились над тканью мухи, отогнать их простеньким заклятьем — как нечего делать, но тогда всполошатся эти… Они и так скоро заметят его, дьордо-хмангу, укрывающее от взоров тупого мужичья, недейственно против опытных людей, а таких среди единян найдется немало.

Но пока было время, он стоял и смотрел на нетронутое еще разложением тело. Затвердевшие мышцы, пустой взгляд серых глаз, черная дыра во лбу — туда вошла стрела. Надо же, проявили милость, не в костер, не на кол — просто пробили голову. Добрые люди единяне… И будут ведь молиться своему владыке, дабы сделал он их еще добрее.

Губы скривило от омерзения. И не только к хладнокровным убийцам мальчика — к себе. Опоздал, старый дурень. Опоздал всего на несколько минут, но это значит — навсегда. Из нижних пещер никого не вернешь, какие бы жертвы ни возносить Великой Госпоже… Нет, конечно, можно на время вызвать тень, расспросить — а толку? Все и так ясно, все и так безнадежно. Беги он сквозь Тонкий Вихрь быстрее… Но попробуй побегай сквозь плотный серый кисель, обволакивающий не только твое тело, но и мысли… особенно когда почти не осталось силы, ни своей, природной, ни заемной… А ведь каждая лишняя секунда в этом разделяющем Круги киселе оборачивается минутами, а то и часами настоящего времени. К тому же еще и пришлось потратиться на перенос лемгну… Это еще здорово повезло, что тот нашелся так быстро.