«Ну, сейчас мне будет, — уныло подумал Митька. — Сейчас он мне пропишет…» В том, что Харт-ла-Гир — не тот человек, что прощает шантаж, он уже успел убедиться.
— Сумку мою подай, — рявкнул кассар, сидя на корточках возле мальчишки. — Живее!
Не глядя, сунул руку в кожаные недра, нашарил там маленький флакончик, на дне которого плескалась ядовито-синяя жидкость.
— Слушай, — по-прежнему не оборачиваясь, заявил он, — сейчас я его в чувство приведу и буду говорить. Это снадобье не только исцеляет телесные раны, но и просветляет ум… на короткое время. Иначе он еще долго не сможет не то что ничего толкового рассказать, а и помыслить. Нам же надлежит скорее с ним определиться. Так вот, Митика, ты сейчас будешь молчать. Ни звука у меня чтобы. Иначе… — он помедлил. — Вспомни того молодого разбойника. Уяснил? Ну вот то-то же.
Ловкими движениями он принялся втирать синее зелье в мальчишкино тело. Быстро и сильно двигались руки, губы шевелились, тихо произнося что-то невразумительное.
Спустя несколько минут мальчик открыл глаза. Потом, напрягшись, сел.
— Ну? — хмуро спросил успевший спрятать флакон кассар, — говорить можешь?
— Ага, — хрипло кивнул пацан.
— Тогда говори, — велел Харт-ла-Гир. — Да не смей лгать, вранье я из тебя живо вышибу, — он выразительно покрутил конской плеткой. — Как тебя звать?
— Хьясси, — сообщил мальчишка. — А каково ваше имя, благородный господин?
— Смотри ты, какой наглый, — присвистнул кассар. — Тебе разрешали вопросы задавать? Впрочем, знай, что я — кассар Харт-ла-Гир, из славного рода восточных Гиров, держащих по государеву повелению в своей деснице град Нриу-Лейома. Посему помни о почтительности и не смей без разрешения открывать рот. Итак, какого ты звания, Хьясси?
— Из ремесленного звания я, господин, — с трудом поднявшись на ноги, низко поклонился Хьясси. — Отец мой горшечник… был, — добавил он, на миг запнувшись. — Мы из Гниу-Мьялги, это на западе от великой столицы, на берегу Тханлао.
— Гниу-Мьялги… — пожевал губами кассар. — Вроде бы помню. Мелкий такой городишко…
— Да, господин, — шмыгнул носом Хьясси. — Мелкий, но красивый. У нас там деревья, сады… не то что здесь, — пренебрежительно обвел он рукой.
— Ну и что же, Хьясси, — нетерпеливо перебил его кассар, — как же это ты оказался так далеко от своего дома? И почему эти достойные селяне собрались тебя казнить лютой смертью?
Пацан заметно напрягся. Потом, помолчав, поднял голову.
— Мы чтим Единого Бога, господин. Вот потому и…
— Печально, печально, — кивнул Харт-ла-Гир. — И что же случилось?
— У нас была большая община, в Гниу-Мьялги, нас старец Лоуми направлял. Его сам Вестник Алам посвятил Господу Единому… Мы никому не мешали. Мирно жили, работали, как все, — он всхлипнул.
— Ужас! И как это городские власти вас терпели? — хмыкнул кассар.
— А мы откупались, господин, — серьезно пояснил мальчишка. — Мы платили и господину городскому наместнику, и господину начальнику стражи, и верховному жрецу, и еще многим… и нас не трогали. Нас было три тысячи, господин, — с некоторой гордостью добавил он.
— Понимаю-понимаю… — кассар поморщился, точно лимон сжевал. — А после был государев указ «О злостных отступниках от верований и порядков».
— Да-да, — опустил голову мальчик, — наших стали бить и разорять. Нам-то еще повезло, мы с мамой и папой в те дни в деревне были, у дедушки, маминого отца. Он богатый человек, у него мельница есть, и четыре пары быков, и два раба… — Смотри-ка, — ухмыльнулся кассар. — А по тебе и не скажешь, что у тебя такой достойный дед. Ну и что же с вами в деревне стряслось?
— Туда сначала путники из города пришли, — продолжал мальчишка, — рассказывали, что там творится… и как наших братьев в Тханлао топили, и как в яме жгли, и как руки-ноги рубили… тем, кто не отрекся от Господа. А потом уже в деревню государев гонец прискакал, всех на площадь согнали, и староста Указ прочитал. — И как же поступил тогда почтенный дедушка? — заинтересовался кассар.
— А дедушка отцу сказал — мол, кто государю враг, тот мне не сын, не дочь, тех я не знаю. Уходите-ка, говорит, подобру-поздорову, пока и меня с вами заодно не спалили.
— Суров у тебя дед, — одобрительно кивнул Харт-ла-Гир. — Не пожалел, стало быть?
— У него же там еще трое сыновей, маминых братьев, с семьями… — возразил Хьясси, — он за них испугался. Сказал — пусть вас ваш Бог защищает, он, может, и сильный, а я старый. Вы не думайте, он и денег на дорогу дал, и припасов, и лошадь, Мохнатку. Ну и пошли мы спасаться. В город и не заходили, все бросили — и дом, и мастерскую, и деньги там папе были должны, так он только посмеялся — какие теперь деньги… — Это он верно, — согласился кассар, — тут уж не до жиру. И как же вы дальше решили укрываться от вполне понятного государева гнева?