Волновало другое – что с ним будет дальше? Из разговоров он понял, что скоро торги, и значит, его, наверное, кто-нибудь купит. Ничего хорошего от этого ждать не приходилось, в этом Митьку убеждали и с грехом пополам вспоминавшиеся параграфы учебника истории, и прочитанные там, в прежней жизни, книжки. Да и обрывки здешних разговоров оптимизма не внушали. Еще повезет, если купят в дом какого-нибудь городского кассара, здесь это вроде дворянина, короче, аристократия. А вот если придется отправиться в сельское поместье или, того хуже, в мраморные каменоломни… О них люди из барака говорили, понизив голос и вспоминая многочисленных здешних богов.
Впрочем, иногда он ловил себя на мысли – а не один ли хрен? Единственное, что всерьез его волновало – вернется ли он когда-нибудь назад, в Москву, увидит ли маму? Как она сейчас там? Мечется ведь, нитроглицерин глотает. Наверное, и отцу позвонила, забила на свою гордость. Он не видел отца с третьего класса, мать после развода “сожгла все мосты”, но Митька знал, что отцовский телефон у нее в записной книжке имеется.
А еще он с едкой досадой вспоминал случившееся в парке. Ведь не устрой они тогда охоту на мелкого, глядишь, ничего бы сейчас и не было. Сам ведь виноват, придурок. Этим-то козлам, Саньке и Илюхе, повезло, их отпустили. А ему за всех троих, значит, отдуваться.
Вспомнился какой-то фильм, там продавали негров, выводили на высокий помост, распорядитель аукциона в дурацком, похожем на печную трубу цилиндре стучал молотком… Здесь все было иначе. Рабов древками копий выгнали из барака, построили в каком-то грязном дворике, со всех сторон окруженном высокими, в полтора человеческих роста глинобитными стенами. Стражники разделились – трое стояли поодаль с луками, остальные с ленивой руганью выстроили рабов в затылок друг другу и начали надевать ошейники из толстой, пахнущей кислым потом кожи. Они застегивались пряжкой со вделанным на уровне затылка металлическим кольцом.
Дошла очередь и до Митьки – здоровенный стражник, от усов которого разило чем-то вкусным, примерился к его шее и, обхватив ее, щелкнул сзади пряжкой. Митька осторожно завертел головой – но ничего, не душило, не резало кожу. Просто было стыдно, собачкой сделали. Это его-то, гражданина Российской Федерации! Но не орать же насчет прав человека. Не поймут.
Потом принесли цепь – тонкую, но длиннющую. Оказалось, железные кольца на ошейниках не для красоты – они соединялись со звеньями цепи. Щелк-щелк-щелк! – и вот уже вереница рабов стала единым целым, огромной гусеницей-сороконожкой.
Стражники с луками заметно расслабились – теперь сбежать никому бы не удалось, цепь не пустит. Митька вообще-то и не собирался – сейчас это все равно без толку, а дальше как там фишка ляжет.
Откуда-то вышел высокий плотный мужчина, бритый налысо, в широких темно-зеленых штанах и куртке без рукавов. На поясе у него висел кинжал в светло-серых костяных ножнах, в мускулистой руке поигрывала короткая витая плеть. “Купец Айгъя-Хоу, – чуть слышно шепнул сосед справа, пожилой унылый дядька, чем-то смахивающий на Сергея Палыча, который вел у них математику в шестом классе. – Наш хозяин… пока что”.
Купец Айгъя-Хоу прокашлялся и заговорил неожиданно высоким, пронзительным голосом:
– Рабы! Сейчас вас отведут на торг! Смотрите же, не осрамитесь перед покупателями, покажите себя с лучшей стороны. И помните, каждого, кого сегодня отвергнут, я не намерен кормить до тех пор, пока не продам. Или пока тварь не сдохнет. Я не стану портить плетью товар, но голод – он пострашнее плетки. Вы это знаете.
Судя по угрюмому вздоху, это и впрямь знали. Купец помолчал, потом махнул рукой – выводите, мол. Стражники зашевелились, кому-то впереди отвесили звучного пинка – и человечья гусеница, вздрогнув, поползла вперед. Митька ощутил, как напряглась цепь – и сделал мелкий шажок. Потом еще, еще.
Сквозь узкую, двоим не разминуться, калитку они вышли на улицу и потащились вдаль, по утоптанной земле, мимо каких-то огромных сараев и глинобитных заборов.
Солнце еще не успело подняться высоко, но жарило уже вовсю. На бледно-голубом небе не наблюдалось ни облачка. Тропики, наверное, решил Митька, пытаясь шагать в такт неравномерному движению людской вереницы. Мысли о том, где же он очутился, не покидали его. Сразу вспоминалась вся читанная и виденная фантастика, вспухали в голове версии – и другая планета, и параллельный мир, и виртуальная реальность, и еще Бог весть что – даже насчет царства мертвых. Типа замочил его этот лысый дядька в парке, и теперь вокруг разворачивается ад. Но очень уж было непохоже на все, что вспоминалось ему о загробных делах. Все по-настоящему, мутит в животе от голода, побаливают непривычные ступни – раньше ему не доводилось ходить босиком. Рывки цепи то и дело выдергивали его из размышлений, и тогда он принимался глазеть по сторонам, впитывая свежую информацию.