Круг земной

Торопясь, Алун сгрёб в кучу ветки, сухую траву и зажёг костерок. Осторожно, стараясь не поскользнуться, нашарил в воде другим концом посоха и не без труда вытянул на берег… человека. Тот был мёртв как дважды-два: из нескольких ударов не меньше двух-трёх пришлись по голове. Алун поднял повыше ярко полыхавшую смолистую ветку. Покойник был весь в грязи, штанах чуть ниже колен и когда-то меховом жилете на голое тело. Очень тощее тело, надо признать – будто человек не ел не то, что неделю, а куда дольше. «Как он добрался-то сюда? По воде аки посуху?» Алун стянул с него жилет, внимательно осмотрел: ни чешуи, ничего животного или чудовищного. Просто человек с торчащими рёбрами. Просто голодный человек, пришедший из-за Топи. Алун замер, пронзённый мыслью.

Я убил человека.

Теперь они придут за мной.

Дрожащими руками, то пятернями, то помогая себе ножом, Алун выкопал яму, благо почва ближе к берегу была мягкой и илистой, бросил туда мертвеца и закопал, щедро насыпав сверху земли и листьев.

Никто не видел. И они не видели. Потому что для них не время ещё.

Он рыл и рыл землю, торопясь, и как заклинание мысленно повторяя раз за разом последнюю мысль: они не видели, для них ещё не время, не видели, не видели.

И только дома, хлопнув дверью и крикнув жене (благо, та возилась на кухне), что спустится в подпол по некоей надобности, обнаружил, что зачем-то прихватил с собой ту самую жилетку. Алун в ужасе зашвырнул её в самый тёмный угол, придвинул ящик: «Надо будет сжечь как-нибудь». Остервенело мыл руки водой из бочки, вычищал въевшуюся болотную грязь. Айри ничего не заметила. А наутро, едва дождавшись, когда она отправится на рынок, отодвинул ящик и достал жилетку с твёрдым намерением бросить её в печь. Но почему-то не сделал этого.

Когда-то жилет был дорогим, явно дорогим: со стёршейся серебряной вышивкой и металлическими пуговицами. А в кармане лежал тот самый пергамент – мокрый, грязный, но на нём что-то было. Спрятав жилет в сундук с всяким хламом, Алун тщательно очистил и высушил тонкий клочок кожи. Увы, вода сделала своё дело и половины написанного было уже не разобрать, а другая половина расплылась едва видимыми буквами и линиями.

Это была карта размером в две ладони, в середине которой под несколькими схематично изображёнными домиками было ясно написано: «Кадван». А чуть выше и левее – ещё домики с надписью «Подгорье» и нависавшей с севера безымянной горной цепью. «Норд…», а дальше непонятно. И, что больше всего потрясло Алуна, из Кадвана вели дороги. В то самое Подгорье, и ещё три в другие места, чьи изображения и названия он, как не силился, не смог прочитать. Старая карта, очень старая, решил он. По всей видимости, ещё из тех времён, когда тень пока не овладела миром.

Высушив и бережно сложив пергамент, Алун спрятал его в тот же сундук, но иногда, с течением времени всё реже и реже, доставал и рассматривал заново, предаваясь пустым думам о временах давно минувших. Расстояний карта не указывала, но имела чётко обозначенные стороны света: справа солнце вставало, слева – заходило. То есть, если отправиться из Кадвана на север, думал он, и чуть забирая к западу, то вскоре можно достичь Подгорья. Можно было бы. Когда-то. Если бы (тут Алун тяжко вздыхал) твари Виловы не расплодились по всему свету и не пожрали бы весь божий мир и род людской, и не простиралась бы топь до бесконечности, до самого края круга земного, низвергая там воду и грязь в бездонную пропасть, кишащую чудищами.

А дня четыре тому назад, когда он, по своему обыкновению, стоял за стойкой и тёр полотенцем и без того чистые кружки, он краем уха услышал, как Пебба рассказывал о несостоявшемся изгнании диавола из тела того незнакомца. Уже после того, как в кузне появился почтенный Сигерд, Пебба, притаившись за дверью, уловил кое-какие из слов пришельца.

При слове «Подгорье» Алун выронил кружку, чего с ним отродясь не случалось. Высокий глиняный сосуд от удара о каменный пол разлетелся вдребезги. Айри посмотрела на мужа укоризненно, но он ей даже ничего не сказал. Мозг в его голове тоже грозил лопнуть с треском. «Тот Родрик пришёл из Подгорья. Всего несколько дней как». Рассказал он обо всём Айри только на следующий вечер, когда она, заметив необъяснимо странное поведение мужа, припёрла его к стенке.

*      *      *

Айри стояла у двери, привалившись к косяку. Руки нервно теребили передник, а покрасневшие глаза выдавали недавние слёзы.

– Может, всё же передумаешь? – тихо спросил Алун.

Она грустно покачала головой, глянув на детскую кроватку в дальнем углу.

– С сыном на руках… через Топь… нет.

– Я… – начал было трактирщик, но она бросилась к нему на шею, уже не сдерживая рыданий.

– Почему сейчас? Почему так скоро?

Алун крепко обнял жену одной рукой, другой поглаживая по голове.

– Уже не могу больше… я должен. Уж столько зим живу как тварь дрожащая, в подполе запираюсь. Каждый раз жду, что случится что-то. Ты сама-то не устала?

Айри всхлипнула.