Круг замкнулся

После того, как отец умер, Мечислава, Казимира и их младшую сестру Ядвигу, взяла на воспитание бабушка. Из-за нехватки денег в высшее учебное заведение смог поступить только младший брат. Но карьеры Казик не сделал – на последнем курсе участвовал в студенческих волнениях, три месяца просидел за это на Шпалерной, после чего получил трёхлетний запрет на жительство в столицах. Пришлось Кунцевичу-младшему искать место в провинции. Муромский предводитель дворянства, добрый батюшкин приятель, выхлопотал Казимиру место секретаря уездного сиротского суда. В Муроме младший брат прижился, в столицу возвращаться не стал, и вёл тихую скучную жизнь провинциального интеллигента-либерала. Он так и не женился, не обзавёлся детьми и жил со старухой прислугой и двумя кошками в собственном доме на окраине города. О том, что заболел чахоткой никому из родных не сообщал…

Сестра от наследства отказалась, заявив, что хлопоты по его оформлению обойдутся дороже, чем стоит дом. Мечислав Николаевич подал заявление мировому, обождал полгода и 16 апреля 1906 года, в половине девятого вечера, сел на нижегородский пассажирский поезд, и сутки спустя очутился в городе, который во всех анкетах указывал как место рождения.

Кунцевичу повезло – в кассе что-то напутали и во второй класс продали плацкарт больше, чем было мест, поэтому обер-кондуктор разместил его без всякой доплаты в полупустом синем вагоне[1]. В Москве в его отделение[2] зашла дама лет двадцати пяти, путешествующая в полном одиночестве. Она села напротив и с интересом скользнула по сыщику глазами такого изумительно зелёного цвета, что титулярный советник инстинктивно втянул живот и поправил и так идеально подвязанный галстук. Когда кондуктор проверял билеты, Мечислав Николаевич узнал, что барыня тоже едет в Муром. Разговорились, познакомились. Наталья Романовна представилось муромской помещицей. Она ехала в своё имение, где намеривалась пробыть всё лето.

В гостиницу с вокзала поехали на одном извозчике. Помещица заняла «генеральский» номер ценой в три рубля во втором этаже, чиновник – полуторарублёвый в первом. Едва Кунцевич успел умыться и переодеться, как услышал осторожный стук в дверь. На пороге стояла давешняя попутчица.

– Я прошу меня простить, Мечислав Николаевич, но у меня будет к вам огромная просьба. Не могли бы вы сопроводить меня в ресторан? Я не хочу ужинать в номере, а выйти мне абсолютно не с кем – просительница посмотрела на чиновника своими изумрудно-зелёными глазами, и он немедленно согласился:

– Почту за честь, мадам.

Вечер пролетел как один миг. Титулярный советник был в ударе – он остроумно шутил, блистал прекрасными манерами, был щедр и весел. Результат не заставил себя ждать:

– Как только все угомонятся, прошу ко мне – прошептала Наталья Романовна, протягивая в дверях своего номера руку для поцелуя…

На улице запели первые петухи и Кунцевич понял, что пора идти восвояси. Он спустил ноги с кровати и, стараясь не шуметь, стал шарить по полу, ища предметы гардероба.

– Жду тебя к двум часам, сходим куда-нибудь пообедать, – тихо сказала помещица.

– Всенепременно, всенепременно. Ты когда в имение?

– Не знаю. Я вчера справилась – дороги до сих пор ужасны. Подожду пока высохнут. Да и горничную надо нанять. Есть тут контора по найму, не знаешь?

– Понятия не имею. Кстати, а почему ты без прислуги едешь?

– Я её рассчитала перед самым отъездом за нерадение. Всё, я спать хочу, прощай. Прощай до обеда.

Проснулся Мечислав Николаевич от сильного стука в дверь. Он сунул ноги в туфли, набросил на плечи халат и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, едва не ударив титулярного советника по лбу, и в номер вломилась целая толпа, возглавлял которую представительный мужчина лет сорока в полицейской форме с петлицами пристава и погонами коллежского секретаря.

– Господин Кунцевич? – громогласно поинтересовался полициант.

– Да, – растеряно согласился титулярный советник.

– Городской пристав Трубецкой. Вынужден вам сообщить, что вы арестованы по подозрению в убийстве вдовы отставного гвардии корнета госпожи Кошельковой. Прошу следовать за мной.

Мечислав Николаевич опешил:

– Кошельковой? Позвольте я не имею чести…

– Ну не надо, не надо отрицать очевидных фактов. Вас половина города вчера видела вместе.

– Боже мой! Вы про Наталью Романовну? Она убита? Не может быть!

– Собирайтесь, милостивый государь, а пока вы собираетесь, мы проведём в вашем номере обыск.

– Да, но мне надобно переодеться. Не могли бы вы выйти?

– Ни в коем случае. Извольте пройти за ширму.

– Удалите хотя бы ваших спутников. Я на вас не нападу.

Пристав окинул взглядом фигуру собеседника и усмехнулся.

– Господа! – обратился он к пришедшем вместе с ним людям – потрудитесь обождать нас в коридоре.

– Итак, вы утверждаете, что когда ушли от госпожи Кошельковой, она находилась в добром здравии?

– Утверждаю.

– А как же в её прекрасной головке появилась дырка от пули?

– Понятия не имею.

– Значит, убили её не вы?

– Нет, не я. Зачем мне её убивать?

– Ну, причины могут быть самые разные – ссора, ревность, корысть…