Они подошли к теннисному корту, луна стояла в первой четверти, и на землю падала узорчатая тень решетки. Было безветренно и очень тихо, шум веселья, которое уже угасало за столами среди свечей, доносился к ним издалека, негромко, но явственно.
– Такая же история с кортом была у моего приятеля, – заговорил Мартин, не спуская с собеседника пристального взгляда, – возле Санта Барбары, и он высадил с северной стороны корта живую изгородь. Тень от нее на корт не падает. Через пару лет изгородь была уже высотой футов в восемь, и даже сильный ветер после этого игре не мешал, если не давать слишком высоких свечей. А высаживать изгородь надо поодаль от металлической сетки, недалеко, но так, чтобы ветки не прорастали внутрь и не терялись мячи. Примерно вот тут, – и Мартин показал, где именно.
– Да, действительно, прекрасная идея. Надо будет на неделе непременно поговорить с садовником, – сказал Бауман, потом подергал молнию на ширинке и спросил: – Не присоединяетесь? Одно из самых больших наслаждений. Окропить росу при лунном свете в наш сверхмеханизированный век.
Мартин молча ждал, а Буман, сделав свое дело, застегнул молнию и весело сказал: «Вот!» – словно ребенок, хвастающийся, что совершил похвальный поступок.
– Ну, а теперь мне пора к моим гостям.
Мартин протянул руку и взял Баумана за плечо.
– Бауман, – сказал он.
– Ау? – удивленно откликнулся Бауман и остановился.
– Что вы делали в пятницу вечером под окнами моей сестры?
Бауман отстранился слегка, повернулся и, склонив голову набок, озадаченно уставился на Мартина.
– Это вы о чем? – он засмеялся. – О, да это шутка! Ваша сестра утаила от меня, что вы такой шутник. Откровенно говоря, по ее рассказам, у меня сложилось впечатление, что вы весьма серьезный молодой человек. Я даже припоминаю, она как-то раз говорила, что ее это беспокоит…
– Что вы делали там, под окнами? – повторил Мартин.
– Мой мальчик, боюсь, что нам пора идти домой, – сказал Бауман.
– Хорошо, – сказал Мартин, – я пойду домой. Но я расскажу сестре и Вилларду, что это были вы, и я позвоню в полицию и им тоже расскажу.
– Вы становитесь занудой, молодой человек. – Тон у Баумана был беспечный, и в свете луны было заметно, как он улыбается. – Вы всех поставите в нелепое положение, и себя в первую очередь. Вам же никто не поверит.
– Сестра мне поверит. И Виллард. – Мартин повернулся и зашагал в ту часть сада, где на столах догорали свечи. – А что до остальных – посмотрим. – За спиной он слышал шаги Баумана.
– Погодите минуточку, – сказал Бауман.
Мартин остановился. В молчании смотрели они друг на друга.
– Из-за этого вы задержались еще на день? – спросил Бауман с сухим смешком.
– Да.
– Я так и подумал, – кивнул Бауман. Тыльной стороной ладони он потер щеку, негромкий сухой шорох выдал проступившую небритость. – Ну ладно, – сказал он равнодушно, – предположим, что это был я. Что вы от меня хотите?
– Я хочу знать, что вы там делали.
– А какая вам разница? – спросил Бауман. Теперь он говорил, как упрямый, своевольный ребенок, в голосе у него прорывалась высокая хныкающая нотка. – Я что-нибудь украл? Я что-нибудь сломал? Если это так важно – считайте, что я наносил визит.
– Это с помощью лестницы? Ничего себе визит!
– А не надо оставлять лестницы где попало, – устало бросил Бауман. – Слушайте, оставьте меня в покое. Уезжайте в свою Францию и оставьте меня в покое, а?
– Что вы там делали? – настаивал Мартин.
Бауман нелепо и безнадежно взмахнул руками.
– Я делал очередной обход, – сказал он.
– Последний раз вас спрашиваю. И предупреждаю, я обращусь в полицию.
Бауман вздохнул.
– Я же только наблюдаю, – прошептал он. – Я никому не делаю зла. Мальчик, прошу вас, оставьте меня в покое.
– Как это понять – наблюдаю?
Бауман беззвучно захихикал.