Круг иных

Неплохо для начала. Мало-помалу в голове начинает складываться картинка. Я попал в страну, где объявлено чрезвычайное положение. Власти безжалостно сминают все оппозиционные группировки под соусом борьбы с терроризмом. Сейчас я нахожусь под опекой ячейки некой подпольной организации, которую сами члены называют Движением. Из всех оппозиционных групп лишь эта, так они утверждают, способна оказать реальное сопротивление, и мой поступок в читальне – лишнее тому доказательство.

– Разумеется, теперь тебе угрожает смертельная опасность, – добавляет Петра.

Спасибо за ясность. Только этого мне еще не хватало. Заметив мое волнение, Петра опускает руку мне на ладонь и говорит:

– Движение защитит тебя.

Просто здорово, мне угрожает смертельная опасность, а у меня в голове только прелести этой девицы. Видимо, гомо сапиенс как вид ушел в своем развитии не так далеко, как принято считать. С другой стороны, возможно, это лишь частный способ справиться с неразрешимой ситуацией. Я оказался в компании людей, которые считают, что наняли меня совершить заказное убийство. Это еще можно было бы классифицировать как элементарный случай принятия одного лица за другое, если бы не труп в читальной зале и не пистолет в кармане моего пальто, а поскольку одно с другим все равно не вяжется, почему бы просто не поглазеть на сиськи?

Илзе по-прежнему не сводит с меня глаз; теперь эта маска ужаса еще и заговорила. Из мятого, изборожденного лица исходит тихий низкий голос:

– На тебя начнут охоту, поймают и убьют. Они прекрасно информированы и натасканы. Тебя найдут в любом случае.

В ее тоне сквозит скрытое торжество.

– Хватит, Илзе! – Петра одергивает ее, словно мать, которая делает замечание расшалившемуся чаду.

– Ты права, Петра, – тихо уступает дурнушка. – Действительно, хватит.

Брюнетка снова обращается ко мне:

– Движение тебя защитит, – и, толкнув книгу по столу, добавляет: – А эти люди тебя не спасут. ОН тебя не спасет.

Имеется в виду Леон Вицино, автор книги, к которой Петра, похоже, относится без особого почтения. За которую умер Арни Маркер.

– Кто он?

– Старик, никчемность, бывший поэт, изгнанник. Не много ли слов для «никчемности»? Эгон заерзал

на стуле. Устремляет на меня взгляд, и теперь, кроме печали, на его лице обозначилось некое до сих пор скрываемое чувство: между бровей пролегла складка мольбы.

– Я восхищаюсь им, – грустно произносит он. – Когда-то это был великий человек.

– Да, в далеком прошлом! – отрубает Петра. – Лет двадцать, а то и тридцать назад.

– Но почему жгут его книги?

– Власти опасаются любых проявлений, оспаривающих их авторитет. Эгон сказал правду. Вицино знаменит и обладает влиянием. Его книга заставляет людей задумываться над правомерностью решений, которые принимает власть. Его труды запрещены.

– Вицино – сторонник Движения? -Нет!

Резкий быстрый ответ – словно она поспешила закрыть тему, которой мне не позволено касаться. Стефан просит перевести мои слова, и Петра что-то ему говорит. Вмешивается Эгон, и между ними происходит краткая размолвка. Мне кажется, Эгон уговаривал старшую рассказать мне больше, чем она считает нужным, и она неохотно, через силу, выдает дополнительную информацию:

– Движение свято верит: полицейский режим можно свергнуть лишь путем террора. Леон Вицино – старик и лирик. Он призывает отвечать на насилие стихами. Его подход себя не оправдал. Его методы себя дискредитировали. Его дни сочтены.

И снова эта женщина пытается похоронить Вицино под ворохом слов. Часом, не боится ли она его?

Беру в руки книгу и рассматриваю заглавие. Эх, досада: обидно смотреть на печатный шрифт и не понимать ни слова.

– Она называется «Круг иных», – неожиданно мне на помощь приходит Илзе. – У меня есть английский вариант, я принесу.

– Бесполезная писанина! – вскидывается Петра, укоризненно глядя на соратницу. – Нашему другу пора поспать: выходим до рассвета.

Она встает и, затушив бычок, бросает его в пивную банку.

– Пойдем покажу, где тебе постелили.

Эгон поднимается из-за стола и протягивает мне руку: на удивление формальный жест. В миг пожатия он вдруг стискивает пальцы в немом знаке дружбы. Ощущение сродни тому, когда к тебе навязывается в приятели всеобщий изгой, самый забитый мальчик в классе – мало приятного. У нас с ним нет ничего общего; разве что мы оба позволяем Петре собой командовать и, вожделея ее, не смеем ее коснуться.

Послушно, как пес на поводке, я потрусил за красоткой: выходим в небольшой коридор и поднимаемся по лестнице. Мы расположились в загородном доме, выстроенном не особенно расточительным хозяином лет тридцать назад. Дерево без должной обработки рассохлось, и двери не входят в косяки. Второй этаж не отапливается.

Судя по всему, мне предстоит ночевать в главной спальне. Просторная постель, шторы на окнах. Петра включает одинокую лампочку под потолком и закрывает изнутри дверь. Мы остались одни в комнате с двуспальной кроватью.

– Надеюсь, тебе здесь понравится.

– Наверняка.

Зачем она закрыла дверь? Вернее сказать, попыталась закрыть – косяк деформирован и в проеме виднеется щель.