Орлай Кости словам дочери не придал значения, решиив, что она хотела позвать его ужинать, но, чтобы не звать и Кугубая Орванче, не договорила.
— Мать! — крикнул Орлай.
Дарья выглянула в окно:
— Звал?
— Слышь, сын Орванче в город постоянно ездит…
— Ведь он у меня в ямщиках, при станции, — закивал Кугубай Орванче.
— Может, ему наказать привезти Настю? — продолжал Орлай Кости.
— Эману что ли? Ему — можно, я не против.
— Ну вот, и жена согласна. Так что пусть завтра же привезет, адрес мы скажем.
— Не надо. Эман знает, он этот город вдоль и поперек изъездил.
— Вот и ладно.
— Ну, тогда я возьму лошадь на завтра, как уславливались.
— Я сам хотел ехать сеять, — пряча глаза, отозвался Орлай Кости.
— На мерине поедешь, он у тебя, слава богу, здоровый и в плуге хорошо ходит.
— Это верно, на мерина не обижаюсь.
— Тогда до свидания покуда.
— Накажи сыну, чтобы довез хорошенько.
— Об этом не беспокойтесь, мой Эман не первый год в ямщиках, все порядки знает.
— Погоди-ка, Орванче, — послышался голос Дарьи, — возьми брезент, вдруг дождь пойдет, Настя на себя накинет. Положи на сиденье. И подушку возьми подложить.
— Брезент давай, подушки не надо, в тарантасе и без нее мягко сидеть.
— Ну, тогда вели Эману сена побольше подстелить. Отец, не послать ли ей хлеба на дорогу?
— Делай, как знаешь, — ответил Орлай Кости, направляясь к сараю.
— Погоди, Орванче, сейчас вынесу.
Через некоторое время Кугубай Орванче, нагруженный брезентом, с котомкой в руках шел домой.
Подошло время летнего молебствия.
Накануне молебствия молодой парень — сборщик пожертвований — ходил из дома в дом с мешком для муки и кисетом для денег.
Когда он пришел к Кугубаю Орванче, тот сказал:
— Ничего у меня, браток, нету тебе дать.
Парень усмехнулся и повернулся, чтобы уйти, но старик удержал его:
— Погоди, вот, оказывается, есть копейка. Возьми.
Парень, поколебавшись, все-таки взял копейку, сунул ее в кисет, потом сказал:
— Ты же сам говорил: чтобы собирать с каждого по двадцати копеек. Позабыл что ли?
— Нет, помню.
— А если помнишь…
— Ладно, ладно, браток, не спорь, бери, сколько дают.
— Ну, будь здоров!
— Всего тебе доброго, браток…
На другой день после полудня народ из Комы потянулся к священной роще. Одни, одевшись в белоснежные кафтаны, рубахи, платья, ехали на телегах, другие скакали верхом, но больше всего было пеших.
— Эман, я, пожалуй, тоже пойду, — сказал сыну старый Кугубай Орванче.
— Хочешь — иди, не хочешь — не ходи. Толку от этого моленья все равно никакого.
— Не говори так, бог обидится.
— Какие уж теперь обиды…
— Надо, а то люди осудят.
— На людей не кивай, не в людях дело, тебе самому хочется, ну и иди, коли так!
— За стирку деньги надо отдать. Нет ли у тебя, сынок, сколько-нибудь?
— Опять деньги…
— Сам же виноват. Почему до сих пор не женишься? Женился бы, не пришлось бы отдавать белье чужим в стирку. А если отдавать, то за это платить надо.
— Ладно, ладно, не ворчи.
— Я не ворчу. Просто говорю, что думаю.
Кугубай Орванче отнес соседке постирать белье, кафтан и вышитое полотенце, сходил в баню, переоделся во все чистое и, взяв палку, отправился на мольбище.
То и дело его обгоняли, обдавая тучами пыли, телеги и верховые. Старик перешел Журавлиный овраг, миновал Луй, поднялся на гору, свернул направо по проторенной дороге, а там уж и священная роща. Но обе стороны дороги паслись выпряженные лошади.
Увидев Орлая Кости и Настю, Кугубай Орванче удивленно подумал:
«Ну, отец, понятно, хочет всюду свое получить: и русскому и марийскому богам молится, а что нужно в священной роще ученой дочери? Наверное, из любопытства приехала посмотреть на старые марийские обряды».
Кугубай Орванче отвесил поклон, но Орлай Кости сделал вид, что не замечает старика. Настя же и вовсе нос задрала и отошла в сторону.
«Ох-хо-хо, — вздохнул про себя Кугубай Орванче, — корчат из себя богатеев, а настоящие-то богатеи с ними и разговаривать не хотят».
Пройдя мимо толпившихся кучкой женщин, Кугубай Орванче подошел к мужчинам. Молебствие уже началось. Один из картов, заметив вновь пришедшего человека. подошел к нему и произнес:
— Кто на свечу жертвует? Как имя того, за кого молиться?
— Я жертвую, — ответил Кугубай Орванче.
Карт протянул к нему конец полотенца, и Кугубай Орванче положил на полотенце монету.
— Молись за счастье моего сына Эмана, — сказал он и отошел к толпе.
Перед священными деревьями карт читал молитву, и Кугубай Орванче повторял за ним:
— Добрый великий бог, прими хлеб, прими котел с кашей, прими молоко и мясо на серебряном блюде, прими в жертву копя со сбруей, — все это шесть деревень приносят тебе с любовью, добрый великий бог!
Карт, продолжая молиться, опустился па колени, и все молящиеся тоже опустились на колени.
— Добрый великий бог. за принесенную тебе в жертву лошадь пошли людям шести деревень благополучие: здоровье их семьям, здоровья и приплод их скоту. Всему, что посеяно, дай хорошо взойти, спаси от холодов, от непогоды, пошли теплый дождь, пошли теплые дни, убереги и от холода и от зноя, хороший урожай, добрый великий бог, пошли людям, которые молятся тебе!