Кровавый жемчуг

Думая об этом приятном деле, о женитьбе, и не больно огорчаясь смерти купца, которого знать не знал, впервые в лесу и увидел, Данилка ехал за Озорным, держась на расстоянии не менее двух саженей – Лихой мог ни с того ни с сего и взбрыкнуть, тем более – у них с Голованом уже были какие-то лошадиные несогласия. Голован, проделав путь от Троице-Сергия до Москвы, несколько притих и позволял всаднику таращиться по сторонам. И Данилка, довольный, что может развлечься, даже не думал, почему Озорной выбирает те, а не иные улицы.

Жил Терентий Горбов на Мясницкой, у самых Мясницких ворот, которые после того, как год назад рядом была выстроена церковь Флора и Лавра, государь приказал звать Флоровскими. Но имечко что-то не приживалось.

О том, что Тимофей решил посетить родных покойника и сам сообщить им нерадостную весть, Данилка догадался, когда Озорной остановил Лихого перед запертыми воротами и раза два несильно бухнул в них пудовым кулаком.

Мужик, выглянувший сверху, конюха признал.

– Не ко времени, брат, – сказал он. – У нас тут Терентьева Ефросиньица бабье дело исправляет… Прости – не до тебя.

– Уж точно, что не ко времени, – согласился Тимофей. – Однако вызови мне ну хоть Федора Афанасьевича, коли он тут. Или Кузьму Афанасьевича. Дело есть важное.

– Ни того и ни другого нет.

– Ну так пошли за ними кого!

– Что же ты их в лавках поискать не хочешь? Они оба каждый в своих сидят.

– А то и не хочу, что незачем нам в тех местах появляться, – отвечал, проявляя осторожность, Озорной. – Мы-то, чай, по государеву делу посланы и должны немедля в Коломенское быть. А коли нас неподалеку от Кремля, возле Гостиного двора, знакомцы приметят да подьячим нашим донесут? Ни к чему это.

– Да что за дело-то к ним?

– Говорю же – важное! – раздраженно отвечал Тимофей.

И Данилка понимал – нужно, не тратя зря времени, подготовить родных к прибытию телеги с трупом, а дворовый мужик, вконец обленившись, не хочет даже голоса поднять – крикнуть кого-то из парнишек, послать за хозяйским братом.

И тут Озорному с Данилкой повезло.

Со стороны Лубянки показались трое конных. Они приближались неспешной рысцой, а Тимофей привстал в стременах, вгляделся – да и замахал рукой.

– Слава те Господи! Они! Федор с Кузьмой!

– С Федотом! – поправил дворовый мужик и исчез – спустился отворить высокую калитку, которая как раз была удобна для всадника. Вот коли бы сани или колымага – не миновать распахивать тяжелые ворота…

Тимофей послал коня навстречу купцам.

– Гляди ты! Как родинный стол, так и ты в гости жаловать изволишь! – воскликнул старший из братьев, Федор Афанасьевич.

По летнему времени купец одет был вольно, лишь в алой рубахе и синей расстегнутой однорядке со многими петлицами, в желтых остроносых сапожках.

– Не с добром я, Федор Афанасьевич, – сразу показав, что не до веселья, отвечал Тимофей. – Не хочу посреди улицы говорить.

– Терешка? – хором спросили братья.

Озорной кивнул.

Очевидно, тут уже ждали дурной вести. Старший Горбов помолчал, шумно вздохнул, помотал крупной головой.

– М-м-м… О-ох… – негромко простонал он, направил коня к открытой калитке и махнул рукой – мол, все сюда.

За ним въехали Озорной с Данилкой, Федот и молодой парень, сопровождавший братьев. Дворовый мужик тут же захлопнул калитку, заложил засов и принял поводья хозяйского коня. Тимофей, спешившись, отдал поводья Данилке и еще показал рукой – мол, так и оставайся, долго тут не пробудем.

– Что с братом? – встав напротив конюха, строго и скорбно спросил Федор Афанасьевич.

– Я телегу нанял, его привезти. К вечеру, я чай, будет.

– Жив? – В глазах самого младшего, Федота, была надежда.

– Был бы жив, – хмуро отвечал Тимофей. – Кабы по лесам не слонялся…

Услышав это, Данилка даже рот приоткрыл. И точно – покойник-то сам туда, на поляну, пришел! Если бы его на дороге ножом в спину закололи, то в придорожных кустах бы и бросили! Какого же черта его так далеко оттащили?

И таскать мертвое тело – радость невелика, на руки только дорогого покойника возьмут, а такого, что собственноручно прирезан, – волоком, волоком… А трава там была непримятая! Словно бы вошел, раздвигая высокие травы, Терентий Горбов на поляну, встал посередке – да и рухнул…

Пока он об этом думал, Тимофей то же самое коротко рассказал – мол, обнаружили случайно на поляне.

– Да как же?… – чуть не плача, непонятно о чем спросил младший брат.

Тимофей, очевидно, понял вопрос по-своему.

– Вот, – Озорной указал на Данилку. – Кабы не он – лежать бы Терентию Афанасьевичу в том лесу и лежать! А его словно ангел Господень вел – вот нужно ему на ту поляну, хоть ты тресни! И привел его ангел, и указал…

Федор Афанасьевич повернулся к Данилке и в пояс ему поклонился.

– За то, что брата моего единокровного, любимого нашел и вывез!

И Озорной дважды кивнул – мол, мудрые и нужные слова сказаны.

Данилка не нашелся что ответить. То – кой черт тебя, обалдуя, туда тащит, а то – ангел Господень! Ловок Озорной!

Федот как ни крепился, как ни кусал себе губы, а заплакал. И тут же из-за дома послышались бабьи крики. Мужчины резко повернулись.