Кровавый шабаш

– Не знаю, – Альберт мельком взглянул на Женю, – возможно, с жиру бесится. Или пытается таким образом поднять авторитет, нагнать жути на приближенных. Не исключено, что он действительно свихнулся.

Официант поставил обед на столик.

– Припоминаешь меня? – спросил Альберт.

Официант кивнул.

– У вашей харчевни чья крыша? Шакала?

Парень вновь кивнул и отвел глаза.

– А про самого что слышно? Про Шакала то есть? Жив-здоров?

– С неделю не видать. Болтают, к святым местам поехал.

– К каким святым местам?

– Не знаю, так говорят. Но в городе его точно нет. – На пороге модуля возникла крепкая плечистая фигура, и официант поспешно отошел.

Совсем рядом послышался шум подъехавшего автомобиля. Почти сразу же Женя увидела быстро приближающегося Пашку. Заметил его и Альберт.

– Смотри-ка, твой оруженосец пожаловал. Давненько его не было видно.

– Привет, – сказал Пашка. – Женя, можно тебя на минутку?

– Ну, конечно, секреты! – насмешливо произнес Альберт. – Иди уж…

– Тебя немедленно желает видеть дед, – шепотом произнес Пашка. – Очень настоятельно просил приехать. Сам все расскажет.

– Я тебя оставлю, – извиняющимся тоном сказала Женя Альберту. – Вернусь через полчаса.

– Раз нужно – значит, нужно, – сказал Альберт и стал доедать остывающие пельмени.

* * *

– Ты, Пашенька, день ото дня становишься все загадочней. То вдруг исчезаешь, то так же внезапно появляешься, – сказала Женя, влезая в машину.

– Ошибаешься, – парень усмехнулся, – я всегда рядом, правда, некоторые этого не замечают. А где Кавалерова? – вдруг спросил Пашка.

– Не знаю. Родители куда-то увезли. А ты знаешь о наших приключениях?

– Как же! Наслышаны! – И добавил: – Из-за таких, как Кавалерова, на свете происходит много неприятного.

– То есть?

– Чего прикидываешься? Неужели не понимаешь? Тебя чуть не убили, а ради кого? Ради придурковатой наркоманки. Случись с ней что, вот ни капельки бы не расстроился. Ты – другое дело!

"Старая песня", – обозлилась Женя.

– Мне надоели твои идиотские разговоры. Она ничем не хуже тебя!

Пашка засмеялся.

– Она – отброс. Вроде вон тех. – Он кивнул на кучку потрепанного вида мужиков, толпящихся возле пивного ларька. – Но от этих хоть какая-то польза есть. Они работают. Они нарожали детей, пусть себе подобных, но тоже способных держать в руках молоток и лопату. Они, конечно, рабы, но без их труда невозможно процветание общества – лучшей его половины, во всяком случае.

– Ты, как я понимаю, и есть представитель этой лучшей половины?

– А почему нет? Во всяком случае, я не собираюсь прожить отпущенное мне время между пахотой и бутылкой. И все же я утверждаю: Кавалерова хуже, чем эти… Она вообще слякоть. Никчемное, развращенное до мозга костей существо. Гедонистка хренова!

– Кто?!

– Гедонистка. То есть живущая ради наслаждений, удовольствий…

– А ты разве стремишься не к тому же?

– Я? – Пашка вновь повернулся к ней лицом. – Конечно, я не чуждаюсь удовольствий, но ведь я не паразитирую на обществе. Я работаю, добываю хлеб насущный в поте лица своего, а не накачиваю себя всякой дрянью, не мучаюсь от безделья. А эта и ей подобные – бессмысленные амебы. Но и амебы лучше. Они дадут потомство, произведут новых амеб, а Кавалерова? Она даже ребенка родить не сможет.

– Это почему?

– Не сможет! А если и родит, то какого-нибудь урода, которого общество будет вынуждено кормить.

– Однако ты и тип!

– Нормальный тип, – хмыкнул Пашка. – Во всяком случае, отношу себя к здоровой части общества.

– А меня?

– Естественно, к здоровой, но… – Он запнулся.

– Договаривай.

– Такие, как ты, мешают обществу развиваться в нужном направлении. Они твердят о гуманизме, о доброте и ответственности за других. Но за каких других? За пьянь, за наркоманов? Но без них общество зажило бы намного лучше. Я бы на месте властей вообще не трогал люмпенов. Напротив, легализовал бы наркотики. Понимаешь, в обществе всегда происходит отбраковка нежизнеспособного материала. Если до сих пор – я имею в виду всю предыдущую историю человечества – в обществе происходил естественный отбор: слабые погибали, сильные выживали, то теперь ситуация изменилась. Массовый голод не наблюдается, тотальные войны и репрессии в прошлом. Наука дала человечеству эффективные лекарства. Уровень жизни сразу же подскочил. В начале двадцатого века средняя продолжительность жизни не достигала и сорока лет, причем во всем мире, а теперь в отдельных странах она превышает семьдесят лет. Общество стареет. Старение приводит к падению рождаемости, а значит, к еще большему старению. А ведь селекция для всех живых существ – путь к улучшению породы. Слабых отбраковывают, сильные предназначены для размножения. Не так ли?

Женя молчала.

– Ага, значит, согласна. Развиваю свои мысли. Именно непрерывная селекция являлась залогом здоровья общества. Как только это дело пустили на самотек, страна развалилась. Такие случаи уже имели место в истории. Рим, как известно, праздность погубила.

– А на Западе? – поинтересовалась Женя. – Там, по-моему, не было репрессий. Или, как ты выражаешься, селекции.

– Ну почему же? А Германия?

– Ты что же, за газовые печи?