Офицеры и солдаты Вермахта обвиняли польское гражданское население в тех ужасах, которые на них обрушились. Как говорил один генерал: «Немцы – хозяева, а поляки – рабы». Руководство армии знало, что цели Гитлера в этой кампании были далеко не традиционными. Как резюмировал начальник ставки, это было «намерение Лидера уничтожить и искоренить польский народ». Солдат настроили рассматривать польское гражданское население как непорядочное и как недочеловеков. Один из них настолько был убежден в польской враждебности, что интерпретировал искаженное смертью лицо поляка как выражение иррациональной ненависти к немцам. Солдаты быстро привыкли вымещать свою фрустрацию на любом, кого увидят. Как правило, немцы убивали мирное население после того, как захватывали новые территории. Они также убивали мирное население, когда теряли территории. Если они несли какие-либо потери, то отыгрывались за них на первом попавшемся: обычно на мужчинах, но также на женщинах и детях[236].
В городе Видзув немцы объявили сбор всех мужчин, и те пришли: они не боялись, поскольку ничего не совершили. У одной беременной женщины было плохое предчувствие, но ее оттащили от мужа. Всех мужчин города выстроили у забора и расстреляли. В Лонгиновке сорок поляков заперли в здании, которое затем подожгли. Солдаты стреляли по тем, кто выбирался из окон горящего здания. Некоторые из карательных операций были немыслимо небрежны. В одном таком случае сотню гражданских лиц собрали для расстрела, потому что кто-то стрелял из ружья. Оказалось, что из ружья стрелял немецкий солдат[237].
Польша не сдавалась, но военные действия прекратились 6 октября 1939 года. Даже после того, как той осенью немцы установили гражданскую оккупационную администрацию, Вермахт продолжал массово убивать польских граждан в ходе довольно произвольных карательных операций. В декабре, после того, как известными польскими преступниками были убиты два немецких солдата, немцы расстреляли из автоматов сто четырнадцать мужчин, не имевших никакого отношения к произошедшему. В январе немцы расстреляли двести пятьдесят пять евреев в Варшаве после того, как еврейская община не выдала человека, которого немцы считали евреем (судя по его фамилии). Мужчина, которого требовали выдать, не имел никакого отношения к еврейской общине[238].
Немецкие солдаты получили инструкции считать евреев восточными варварами, и в Польше они действительно столкнулись с таким, чего никогда не увидели бы в Германии, – с большими религиозными общинами иудеев. Хотя Гитлер неистовствовал по поводу деструктивной роли евреев в жизни немецкого общества, евреи составляли мизерный процент немецкого населения. Среди немецких граждан, которые по Нюрнбергским законам считались евреями, большинство были светскими людьми, а многие даже не идентифицировали себя с еврейской общиной. Евреи в Германии были очень ассимилированы и часто сочетались браком с неевреями. По историческим причинам еврейская жизнь в Польше была совсем другой. Евреев изгнали из Германии в позднем Средневековье, как и из большинства земель Центральной и Западной Европы. Польша в течение веков была раем для евреев, она стала и оставалась центром европейских еврейских поселений. В 1939 году евреи составляли около десяти процентов польского населения; большинство из них были религиозными, носили традиционное одеяние и соблюдали обычаи. Они в основном говорили на идише, который немцы считали искаженным вариантом собственного языка. В Варшаве и Лодзи – двух самых важных еврейских городах Польши – евреи составляли треть населения.
Судя по переписке немецких офицеров и солдат, они видели в польских евреях живые стереотипы, а не людей, особый сорт паразитов на и без того отсталой польской земле. Немцы в своих письмах к женам и подругам описывали жуткий беспорядок и грязь. В их представлении о Польше все красивое было создано предыдущими немецкими поселенцами, а все отвратительное было результатом еврейской коррупции и польской лени. Казалось, немцы ощущали непреодолимое желание привести внешний вид евреев в порядок. Снова и снова солдаты окружали еврейских мужчин и брили им пейсы, а другие в это время смеялись и фотографировали. Они также между делом насиловали еврейских женщин, как будто это не было преступлением, за которое они могут быть наказаны. Если их ловили на содеянном, то напоминали им о немецких законах, запрещавших расовое кровосмешение[239].