Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Однако именно отсутствие победы над Советским Союзом неразрывно связало Вермахт с нацистским режимом. В голодающем Советском Союзе осенью 1941 года Вермахт находился в моральной ловушке, и казалось, что выход из нее мог предложить только национал-социализм. От всех остатков традиционных воинских идеалов следовало отрешиться ради деструктивной этики, которая поясняла трудное положение армии. Безусловно, немецких солдат нужно было кормить, но они ели, чтобы набраться сил для сражения в войне, которая уже была проиграна. Безусловно, калории добывали из села, чтобы кормить солдат, но это приводило, в сущности, к бессмысленному голоду. По мере того, как высшее военное командование и полевые офицеры претворяли в жизнь нелегальные и убийственные программы, для них не оставалось никакого оправдания, кроме того, которое дал Гитлер: люди – это контейнеры калорий, которые нужно опустошить; славяне, евреи, азиаты и народы Советского Союза – недочеловеки и поэтому не представляют совершенно никакой ценности. Подобно украинским коммунистам 1933 года, немецкие офицеры 1941 года претворяли в жизнь политику голода. В обоих случаях многие отдельные люди поначалу возражали или сомневались, но в составе групп они в конечном итоге вовлекли себя в преступления режима и таким образом подчинили себя моральным требованиям своих руководителей. Они стали системой, а система – катастрофой.

Именно Вермахт основал первую сеть лагерей и руководил ею в гитлеровской Европе, где люди умирали тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч и, наконец, миллионами.

Некоторые из лагерей военнопленных с ужасной репутацией находились в оккупированной Беларуси, где к концу ноября 1941 года смертность достигла 2% в день. В шталаге-325 под Минском, который один из его узников вспоминал как «просто ад», узников набивали в пределах колючей проволоки так тесно, что те едва могли двигаться. Им приходилось мочиться и испражняться там же, где они стояли. В этом лагере погибли около ста девяти с половиной тысяч человек. В дулаге-185, дулаге-127 и шталаге-341 в городе Могилеве на востоке Беларуси очевидцы видели горы трупов, лежащих возле колючей проволоки. В этих лагерях умерли приблизительно тридцать–сорок тысяч узников. В дулаге-131 в Бобруйске в лагерных помещениях произошел пожар. Тысячи узников сгорели заживо, а тысяча семьсот человек были расстреляны из автоматов при попытке к бегству. Всего в бобруйском лагере погибло по крайней мере тридцать тысяч человек. В дулаге-220 и 121 в Гомеле половина узников была помещена в заброшенные конюшни, у другой же половины вообще не было никакого укрытия. В декабре 1941 года смертность в этих лагерях возросла с двухсот человек до четырехсот и семисот в день. В дулаге-342 в Молодечном условия были настолько кошмарными, что узники подавали письменные петиции с просьбой их расстрелять[364].

Аналогичными были и лагеря в оккупированной Советской Украине. Из шталага-306 в Кировограде немецкие охранники рапортовали, что узники едят тела застреленных товарищей, иногда еще до того, как жертвы умирают. Розалия Волковская, выжившая в лагере во Владимире-Волынском, видела то, что происходило с мужчинами в местном шталаге-365: «Мы, женщины, видели сверху, что многие узники едят трупы». В шталаге-346 в Кременчуге, где узники получали самое большее двести граммов хлеба в день, каждое утро в яму сбрасывали тела. Как и в Украине 1933 года, иногда живых хоронили вместе с мертвыми. В том лагере погибло по крайней мере двадцать тысяч человек. В дулаге-162 в Сталино (ныне Донецк), по крайней мере, десять тысяч узников загоняли за один раз за колючую проволоку маленького лагеря в центре города. Люди могли только стоять. Лишь умирающие лежали, потому что любого, кто ложился, затоптали бы. Здесь погибли около двадцати пяти тысяч человек, освободив место для новых пленных. Дулаг-160 в Хороле, на юго-запад от Киева, был одним из больших по размеру лагерей. Хотя объект был расположен на заброшенном кирпичном заводе, узникам запрещалось ютиться в его помещениях. Если они пытались прятаться там от дождя или снега, их расстреливали. Комендант лагеря любил наблюдать за зрелищем дерущихся за еду узников. Он тогда въезжал на коне в центр разъяренной толпы и давил насмерть людей. В этом и в других лагерях возле Киева погибло тридцать тысяч человек[365].