— Вовсе нет. Я хочу сказать, что в тебе есть огонь, побуждающий постоянно шевелиться, стремиться делать мир лучше, помочь тем, кого ты любишь. Ты не можешь стоять на месте, и это одно из твоих замечательных качеств.
— Только одно? — Спросила я вроде бы легкомысленно, но его слова вызвали в душе трепет.
Я чувствовала, что он гордится мной.
— Одно из многих. — Он сел и посмотрел на меня. — Итак, никакой спокойной жизни в сторожке для тебя. По крайней мере, пока не станешь совсем старой.
— За сорок?
Он раздраженно покачал головой и встал, не сочтя нужным отшутиться в ответ. Тем не менее он смотрел на меня с той же нежностью, которую я слышала в его голосе. В нем было и восхищение, и я подумала, что никогда не буду чувствовать себя несчастной, пока Дмитрий считает меня прекрасной и удивительной. Наклонившись, он протянул мне руку.
— Пора идти.
Он помог мне встать, и мы держались за руки чуть дольше необходимого. Потом мы разомкнули их и обозрели результаты своих трудов. Два идеальных снежных ангела — один намного выше другого. Осторожно шагнув внутрь каждого, я наклонилась и обвела линией голову сначала одного, потом другого.
— Что это? — Спросил Дмитрий.
— Ореол, — с улыбкой ответила я. — В самый раз для небесных созданий вроде нас.
— Это уже натяжка.
Несколько мгновений мы разглядывали своих ангелов — там, где только что лежали бок о бок. Хотелось бы, чтобы мои слова насчет оставленной нами метки в горах были правдой, но я понимала, что следующий же снегопад накроет их своей белизной и не останется ничего, кроме воспоминаний.
Дмитрий мягко дотронулся до моей руки, и без единого слова мы зашагали к машине.
По сравнению с этим воспоминанием о нем и о том, как он в горах смотрел на меня, ангел, глядящий на меня в церкви, казался бледным и скучноватым. Это не его вина.
Вкусив хлеба и вина, прихожане снова заняли свои места. Я не подходила к причастию, но некоторые слова священника были мне понятны. Жизнь.
Смерть. Грехопадение. Вечность. Мне хватало знаний обо всем этом, чтобы уловить общий смысл. Спорю, что в этом ряду присутствовало и слово «воскрешение». Я вздохнула, вот бы и впрямь можно было с легкостью победить смерть и вернуть к жизни тех, кого мы любим.
По окончании службы я вместе с Беликовыми покинула церковь, в меланхолическом настроении. У выхода некоторые люди обменивались яйцами. Виктория объяснила, что это здешняя традиция. Люди, которых я не знала, подарили несколько яиц и мне, я пожалела, что мне нечем одарить их. И как, интересно, я все эти яйца съем? Некоторые были просто покрашены в разные цвета, на других нанесены искусные узоры.
Все, казалось, испытывают потребность поболтать после службы, и мы тоже остановились снаружи. Друзья и родственники обнимались, пересказывали друг другу сплетни и слухи. Я стояла рядом с Викторией, пытаясь следить за ходом разговоров, которые велись и по-английски, и по-русски.
— Виктория!
Мы обернулись и увидели приближающегося к нам Николая. Он одарил нас — в смысле, конечно, ее — ослепительной улыбкой. В честь праздника он приоделся — рубашка цвета полыни, темно-зеленый галстук — и выглядел изумительно. Я глянула на Викторию, интересуясь, произвел ли его вид на нее хоть какое-то впечатление. Увы. Она вежливо улыбнулась, искренне радуясь встрече с ним, но ничего романтичного тут не было. И снова мелькнула мысль о ее таинственном «друге».
С Николаем были двое парней, которых я уже видела прежде. Они приветствовали и меня. Как и Беликовы, они, похоже, считали меня неотъемлемым элементом здешней жизни.
— Ты не передумала пойти на вечеринку к Марине? — Спросил Николай.
Я почти забыла об этой вечеринке, на которую он пригласил нас, когда мы впервые встретились. Тогда Виктория согласилась, но, к моему удивлению, сейчас покачала головой.
— Нет. У нас есть свои планы.
Это стало новостью для меня. Возможно, предстоит что-то, о чем я пока не знала, хотя сомнительно. Возникло чувство, что она лжет, и, как преданная подруга, я не стала опровергать ее слова. Однако было больно смотреть, как вытянулось лицо Николая.
— Правда? Нам будет недоставать вас.
— Увидимся в школе.
Похоже, это его не утешило.
— Да, но…
Внезапно взгляд Николая переместился с ее лица за наши спины. Он нахмурился. Мы с Викторией обернулись, и я почувствовала, как ее настроение тоже изменилось.
К нам приближались трое парней, все дампиры. Ничего необычного я в них не заметила — не считая самодовольных ухмылок, — но на лицах других собравшихся около церкви дампиров и мороев возникло то же выражение, что и у моих собеседников. Взволнованное. Обеспокоенное. Смущенное. Парни остановились рядом с нами.
— Я так и думал, что ты здесь, Коля, — сказал один на превосходном английском, и до меня не сразу дошло, что он обращается к Николаю.
Я никогда не понимала, по какому принципу у русских образуются уменьшительные имена.
— Я не знал, что ты вернулся, — натянуто ответил Николай.
Я заметила между этими двумя явное сходство — те же волосы с бронзовым отливом и худощавое сложение. Братья, надо полагать.
Взгляд брата Николая переместился на меня. Он просиял.