— Мне пора идти, — сказал Николай, не отрывая от Виктории влюбленного взгляда. — Но мы увидимся с тобой у Марины? Или, может, раньше?
— Да, — ответила она.
Они попрощались по-русски, и он вприпрыжку снова перешел улицу, с той легкой, атлетической грацией стража, которую дает обучение. Это снова напомнило мне о Дмитрии.
— Это я, наверно, спугнула его, — сказала я.
— Нет, он от тебя в восторге.
— Не в той мере, как от тебя.
Она вскинула брови.
— Что?
— Ты ему нравишься… В смысле, по-настоящему нравишься. Разве ты не замечаешь?
— Ох, мы просто друзья.
И, судя по выражению ее лица, так оно и было — для нее. Она была совершенно равнодушна к нему. Жаль. Он красивый, приятный парень. Бедняга.
Когда Николай скрылся из вида, я вернулась к вопросу о стражах.
— Ты сказала, что не можешь быть стражем… но ты хотела бы?
Она помолчала.
— Я никогда всерьез не рассматривала такую возможность. В школе мы все проходим одинаковое обучение, и мне нравится, что я в состоянии защитить себя. Однако я предпочитаю охранять свою семью, а не какого-нибудь мороя. — Она снова задумалась, подбирая нужные слова. — Дискриминация по половому признаку? Может быть. Однако у нас так — мужчины становятся стражами, а женщины остаются дома. Только мой брат покинул нас. Я чуть не споткнулась.
— Брат? — Переспросила я, стараясь, чтобы голос не выдал меня.
— Дмитрий. Он старше меня и стал стражем. Он где-то в США, между прочим. Мы давно с ним не виделись.
— Ммм…
Я испытывала ощущение ужаса и вины. Вины — потому что скрывала правду от Виктории и остальных. Ужас — потому что, похоже, никто не потрудился сообщить новости его семье. Улыбаясь собственным воспоминаниям, Виктория не заметила, что у меня изменилось настроение.
— Павлик ну в точности Дмитрий в том же возрасте. Я покажу тебе его фотографии — и кое-какие недавние тоже. Дмитрий очень хорош собой.
Я не сомневалась, что фотографии маленького Дмитрия разорвут мне сердце. Чем больше Виктория рассказывала о нем, тем хуже я себя чувствовала. Она понятия не имела, что с ним стряслось, и, хотя они не виделись вот уже года два, было ясно, что она и остальные члены семьи любят его до безумия. Удивляться, конечно, нечему. (Если уж на то пошло, разве можно не любить Дмитрия?) Я провела с ними всего одно утро, но этого хватило, чтобы почувствовать, насколько все они близки. Из рассказов Дмитрия я знала, что он тоже без ума от них.
— Роза? С тобой все в порядке?
Виктория обеспокоенно смотрела на меня — видимо, потому, что за последние десять минут я не произнесла ни слова.
Мы сделали круг и теперь почти подошли к дому. Глядя в ее открытое, дружелюбное лицо, в глаза, так похожие на глаза Дмитрия, я поняла, что еще должна сделать перед тем, как продолжить поиски Дмитрия. Я сглотнула.
— Со мной… да. Думаю, мне нужно поговорить с тобой и остальными членами вашей семьи.
— Конечно, — ответила она с тревогой в голосе.
Алена и Каролина хлопотали на кухне. Я подумала, что они готовят обед, что пугало, учитывая, какой грандиозный совсем недавно был завтрак. Поживи я здесь, определенно привыкла бы объедаться, как они. В гостиной Павел строил из «Лего» сложную беговую дорожку. Неподалеку от него Ева сидела в кресле-качалке, вязала носки и выглядела как самая типичная бабушка на свете. Разве что бабушки обычно не выглядят так, словно способны испепелить вас взглядом.
Алена разговаривала с Каролиной по-русски, но переключилась на английский, увидев меня.
— Вы вернулись раньше, чем я ожидала.
— Мы посмотрели город, — ответила Виктория. — И… Роза хочет поговорить с нами. Со всеми.
Алена бросила на меня недоуменный, озабоченный взгляд.
— Что случилось?
Под взглядами всех этих устремленных на меня одинаковых глаз сердце глухо заколотилось в груди. Как я смогу сказать им? Заставить их… и себя… пережить ужасное известие… нет, это невыносимо. Все стало еще хуже, когда в кухню поспешно вошла Ева. Может, некое мистическое чувство подсказало ей, что сейчас случится что-то важное.
— Давайте присядем, — сказала я.
Павел оставался в гостиной, и это было хорошо. Вряд ли у меня повернулся бы язык сказать то, что я должна была, в присутствии ребенка, к тому же так похожего на Дмитрия.
— Роза, что случилось? — Повторила Алена.
Она вела себя так мило, так… по-матерински, что я едва не расплакалась. Всякий раз, сердясь на собственную мать за то, что ее нет рядом, когда она нужна, я сравнивала ее с образом некоей идеализированной мамы — такой, типа, как мама Дмитрия, поняла я теперь. Его сестры тоже выглядели встревоженными — словно я для них не чужой человек, словно мы знали друг друга вечность. А ведь мы впервые встретились только сегодня утром. Глаза обожгли слезы. На лице Евы, однако, застыло очень странное выражение — как будто она ожидала чего-то в этом роде.
— Ну… Причина того, почему я здесь… В общем, я искала вас.
Это была не совсем правда — я искала Дмитрия и почти не задумывалась о том, чтобы найти его семью, и только сейчас осознала, как хорошо, что это произошло.