Кровавые девы

Лидия улыбнулась этому франтоватому пожилому мужчине с пышными седыми бакенбардами, которые напомнили ей о выбранной Джеймсом маскировке. Встав, она протянула Разумовскому обе руки:

— Благодарю вас, князь…

— Андрей. Если мадам не возражает. Что ж, до встречи в понедельник.

Он снова поцеловал ей руку и ушел, затерявшись среди серебристых деревьев с голыми ветвями.

Лидия вернулась в плетеное кресло и накинула на плечи шаль, но далеко не сразу смогла взяться за изучение сделок с собственностью, заключенных через «Дойче банк» за последние пять лет. Она сидела над бумагами, думая о том, что сказал князь о великосветских дамах. Из случайных знакомых, от которых можно было узнать о возможных покровителях и партнерах доктора Тайсса, некоторые из них превратились в подруг… В Страстную Пятницу она вместе с Натальей, черноволосой баронессой Сашенькой и еще несколькими дамами ходила в православную церковь на всенощную; следующим вечером Лидия опять присоединилась к ним на службе, погрузившись в молитвы, пение и запах ладана, а на лицах окружавших ее людей читался восторг наступающей Пасхи…

А после пасхальной заутрени, за завтраком, она получила четыре непристойных предложения, одно из них — от мужа баронессы. Она не сомневалась в искренности их веры, но все же — до чего просто человеку вообразить, будто он ищет некое важное знание, в то время как на самом деле его окружают призраки и фигуры из сна…

«Если бы так же просто было отделить вымысел от действительности», — подумала она, доставая из-под вороха записей очки.

Иначе почему она пытается отследить деньги, переведенные с банковского счета мертвеца в неизвестный город для покупки собственности в местности, где бессмертные два месяца в году даже не могут появиться на улице? Со вздохом Лидия сказала себе, что эта ситуация еще более бессмысленна, чем попытка напрямую поговорить с усопшим дядюшкой Генри — такие разговоры, при всей их анекдотичности, хотя бы не были единичными событиями.

Она обмакнула перо в чернильницу, нашла место, на котором остановилась, и погрузилась в работу.

* * *

— Я хочу видеть американского консула!

— Не британского? — его допрашивал пожилой мужчина, выглядевший как карикатура на прусского помещика — высокий, светловолосый, обдающий вас презрением, свойственным человеку, который с детства привык отдавать приказы всем, кто его окружает, кроме разве что членов семьи.

— Говорю вам, я знать не знаю, что такой этот профессор Лейден, за которого вы меня принимаете. Меня зовут Пламмер, я приехал из Чикаго…

— Тогда почему вы напали на полицейских, которым было приказано задержать вас на вокзале?

Потому что моя история не продержалась бы и десяти минут.

— Я же уже сказал! Я решил, что это был Шпигель, тот крысеныш, который меня преследует еще с Кёльна. Этот чертов немец решил, что я спутался с его толстухой-сестрой…

— И давно он вас преследует?

— Два дня.

— В полицию не обращались?

— Мистер, — Эшер ткнул пальцем в полицейского, подражая встреченному в Циндао американскому инженеру. — Мало же вы знаете об американцах, если думаете, что мы бежим плакаться легавым каждый раз, как с кем-нибудь повздорим. Мы сами можем за себя постоять.

Голубые глаза следователя за толстыми стеклами пенсне сузились:

— Понимаю. Но ничего из сказанного вами не объясняет, почему вы напали на наших людей во второй раз, когда даже идиоту было ясно, что они — полицейские, а не какие-нибудь злоумышленники.

— Ну так к тому времени они меня уже порядком взбесили.

И слава Богу, что повсюду, от Лендс-Энда ^[14]и до Йокогамы, знали, что американцы считают праведный гнев вполне подходящей причиной для нападения на шестерых полицейских и двух офицеров от артиллерии.

Его вернули в камеру, которую он делил с еще двумя арестованными — рабочим из Саксонии, занятым на строительстве орудийных валов в Нойеренфельде, и пожилым французом, который то толкал саксонца, то ругался на него, то обвинял всех немцев в захвате Эльзаса и Лотарингии и гнусных попытках разузнать секреты французской армии, чтобы затем внушить населению, будто эта армия не в состоянии защитить La Patrie. ^[15]Эшеру, у которого после потасовки на вокзале болело все тело, хотелось убить их обоих.

Зарешеченные окна выходили в крохотный приямок примерно на два фута ниже уровня внутреннего двора ратуши. Когда на смену бесконечному дню наконец пришла ночь, Эшер подумал, не проснулся ли Исидро еще до того, как поезд пришел в Берлин, и в безопасности ли сейчас миссис Флэскет. Сколько времени потребуется вампиру, чтобы понять, что Эшера нет в городе? И что вампир тогда станет делать?

Тюремный служитель принес ужин: разваренные бобы в дешевых жестяных мисках, воду и хлеб. Из других камер доносилась несвязная ругань на пяти диалектах, распространенных в бассейне Рейна. Седой француз в десятый раз пересказывал саксонцу дело Дрейфуса, не обращая ни малейшего внимания на то, что собеседник его не понимает. После того, как в камерах воцарилась тишина, Эшер без помех открыл коробочку с «табаком» и втер щепотку смеси в десны.