Кровавые девы

— Глупо было бы думать, что леди Итон не ощутила бы моего присутствия и не постаралась бы связаться со мной, будь она в состоянии так сделать. Этот полицейский, с которым вы говорили — кстати, ваш акцент вполне удался — сказал, что нашли пепел и женскую туфельку.

— Осенью, — быстро вставил Эшер. — Ваша подруга писала вам в феврале.

Исидро повернул голову, его брови слегка дрогнули, почти как у человека: вампир был удивлен — и, как ни странно, тронут — попыткой утешения. Несколько мгновений спустя он заговорил:

— Что ж, в таком случае, чья она? Голенищев не упоминал о потерях в своем гнезде.

— И это точно был не наш прогермански настроенный немертвый. Возможно, Голенищев врал? Или же девушка была птенцом князя Даргомыжского, о котором они говорили?

— Тогда прошлой ночью, в самый разгар кровавой драмы, Голенищев наверняка напомнил бы об этом трем своим мятежникам. И хотя те, кто охотится в ночи, не доверяют своим собратьям, мало кому из нас доводилось слышать о вампире, убившем другого вампира или подстроившем его смерть.

— Леди Итон написала бы вам, если бы один из петербургских вампиров попал в беду? Или о бунте в петербургском гнезде?

Окажись на месте испанца кто-нибудь другой, вместо легкого наклона головы были бы резко поднятые брови, сочащаяся сарказмом усмешка или — в случае старого немощного директора Нового Колледжа — вскинутая рука и недоверчивое «Эшер, друг мой!».

— Ее мало заботили остальные вампиры Петербурга, — сказал Исидро, когда под ними замелькал изломанный лед Мойки, залитый светом фонарей. — Ни разу в своих письмах она не упомянула ни одного из птенцов Голенищева. А в письме, которое она написала мне вскоре после убийства деда нынешнего царя, не было ни слова об этом событии; о беспорядках же, вспыхнувших здесь шесть лет назад, она упомянула лишь вскользь, поскольку они затруднили охоту.

Он едва заметно нахмурился — словно легчайшая тень на мгновение коснулась покрытого шрамами лба, — и Эшер тотчас же вспомнил арфу с заржавевшими струнами и давно ссохшуюся кожу переплетов в полной математических и иных научных трудов библиотеке, содержимое которой последний раз пополнялось чуть менее ста лет назад.

— Что же касается предателя из числа немертвых, а также того, лжет ли нам Голенищев по каким-то своим соображениям и имеет ли отношение раскол в петербургском гнезде к той встрече, свидетельницей которой стала Ирэн, то за ответами нам, как я подозреваю, придется отправиться в Москву, чтобы расспросить обитающих там вампиров. Сможете ли вы выехать завтра вечером — вечером наступающего дня? Поезд отходит в полночь с Варшавского вокзала.

И прибудет на место — Эшер мысленно проделал несложное вычисление — в два пополудни следующего дня.

— Договорились, — спорить с вампиром, уже принявшим решение, не имело смысла. — Что-нибудь еще? Что мне нужно знать об этой поездке? — шею и запястья Эшера под защитными серебряными цепочками пересекали шрамы, полученные во время его первого путешествия с Исидро в Париж.

— Чем меньше вы знаете, тем лучше.

Экипаж со скрипом остановился у привратницкой «Императрицы Екатерины»; Эшер вышел, предоставив Исидро расплатиться с извозчиком.

— Вампиры обладают сверхъестественным чутьем, позволяющим узнать, что кто-то из смертных напал на их след. Думаю, сразу после того, как вы завезете мои чемоданы в снятые мною апартаменты, вам лучше всего будет отправиться в ваши комнаты и оставаться там.

— Согласен, — ответил Эшер. — А хозяин Москвы говорит по-французски?

Исидро слегка сузил глаза — он наверняка что-то слышал о хозяине Москвы, — но вечер в обществе петербургских вампиров и еще один, проведенный среди лучших представителей Теософского сообщества и их прихлебателей, очевидно, заставили его поверить, что большинство русских говорят по-французски… Что было далеко от истины, как прекрасно понимал Эшер. Петербуржцы высших классов порою говорили на французском лучше, чем на русском. Но Москва — не Петербург. Эшер с тоской подумал, что ее хозяин вполне может оказаться длиннобородым боярином, мимо которого прошли все реформы Петра Великого. Для такого французский будет всего лишь языком разгромленных наполеоновских войск.

— Я останусь с вами, — сказал Эшер, — и буду надеяться, что если вам все же понадобятся мои услуги в качестве переводчика, вы защитите меня от возможных последствий.

Во имя короля и отечества? Чтобы спастись от медленно наползающего газа и падающих бомб, которые вот уже десять лет преследуют его в ночных кошмарах?

Или ради друга, который написал исчезнувшей женщине «…во имя любви, которую я к вам питаю»?

— Я сделаю все, что в моих силах, — в голосе Исидро не было привычной легкой иронии, — чтобы уберечь вас от опасности. Я благодарен вам, — добавил он, словно преодолев нерешительность, — за помощь в этом деле. Леди Ирэн…