Кровавые берега

Сквозной проход, что вел из внутреннего двора кольцеобразного здания наружу, блокировался тремя подъемными перегородками. Внешняя, самая устойчивая, была сделана из тяжелых иностальных плит. Промежуточная и внутренняя представляли собой решетки, способные выдержать натиск даже змея-колосса, не говоря о толпе беснующихся узников. Решетчатые барьеры на моей памяти открывались лишь однажды – для пропуска повозки, на которой в Ведро приезжали обслуживающие гладиаторов жрицы любви. Обычные посетители тюрьмы, новоприбывшие заключенные, а также грузовые фургоны останавливались между первым и вторым заграждениями. И уже оттуда люди и ящики с продуктами распределялись по назначению.

Запертые внешние ворота не позволяли нам видеть ведущую к тюрьме единственную дорогу. Узнать о том, что снаружи происходит нечто необычное, можно было одним способом: наблюдая за реакцией вертухаев, дежуривших на крыше. Чтобы они не заподозрили неладное, если все мы станем слишком часто задирать головы и таращиться на них, подглядывал за охраной лишь Сандаварг. Он являлся в Ведре новичком, и ему было простительно излишнее любопытство. Прочие гладиаторы, включая меня, глядели уже на Убби. Но тот всякий раз лишь поджимал губы – условный знак, означающий, что все спокойно, никто наверху не бегает и не тычет пальцем вдаль.

В отличие от занятий на крыше, куда мы ходили строго по расписанию, тренироваться в спортзале нам дозволялось в любое время. Следовало лишь уведомить об этом тюремщиков, чтобы они выдали спортинвентарь и заперли двери казармы. Поэтому вертухаев не беспокоило, если гладиаторы брали себе выходной – возможно, вчера они просто перетренировались и сегодня решили посидеть в покое, восстановить силы. Мы же, как могли, убеждали в этом охрану: потягивались до хруста в суставах, зевали, массировали якобы затекшие руки и ноги… В общем, делали все, чтобы никто не заподозрил, будто мы чего-то ждем. Или того хуже – готовимся к чему-то противозаконному.

Так продолжалось около трех часов. Я уже начал переживать о том, не случилась ли на «Гольфстриме» поломка, когда в очередной раз глянувший вверх Убби задержал на крыше взор дольше обычного. После чего опустил голову, но не поджал губы, а едва заметно кивнул.

– Засуетились, песьи дети, – не повышая голоса, проговорил он затем. – Еще не сообразили, что все это означает, но вот-вот ударят в набат… Ну что, братья, дождались? Радуйтесь, сейчас повеселимся.

– Отлично, – кивнул ему в ответ домар. – Вы знаете что делать. Давайте приготовимся, как договаривались.

Северяне и я неторопливо поднялись на ноги, притворившись, что решили все-таки отправиться в тренировочный зал. Смотреть нам было пока не на что, поэтому мы обратились в слух. И где-то через полминуты наконец-то расслышали то, что хотели.

Грохот колес стремительно несущегося к тюрьме бронеката!..

Глава 14

Тюрьма была построена на самой высокой точке мыса, и проложенная к ней дорога шла на подъем. Он был достаточно пологим, но Сенатор не мог сбросить скорость даже на мгновение, поскольку для тарана ворот «Гольфстриму» требовался максимальный разгон. Только по этой причине у наших освободителей не получилось подъехать к Ведру так, чтобы не возбудить к себе подозрений.

Над истребителем по-прежнему развевался флаг Владычицы Льдов и на бортах красовались ее гербы, но они могли обмануть охрану, пока «Гольфстрим» двигался далеко. Когда же он приблизился и стало понятно, что его шкипер вовсе не намерен тормозить, о конспирации можно было забыть. Моя действующая на свой страх и риск команда только что возобновила войну с южанами. И была эта война еще отчаяннее предыдущей, ибо на сей раз она разразилась прямо в сердце Юга – неподалеку от Садалмалика!

Тюремный колокол загудел набатом, когда земля у нас под ногами уже ощутимо вибрировала. Дрожь передавалась и всей тюрьме – сделанная из иностали, она сама гудела, словно колокол, от крыши до фундамента. Во двор выбежали облаченные в доспехи охранники со щитами и дубинками. Выстроившись на ходу в цепь, они, подобно живому неводу, погнали заключенных со двора в камеры. Удары на бедолаг сыпались немилосердно. Оторопев, они закрывали головы руками, вопили, толкались и не понимали, что спровоцировало это беспричинное насилие. Вертухаи спешили и лишь сильнее напирали на них. Вертухаям было с чего озвереть: если сидельцы поймут, что кто-то намерен с минуты на минуту проломить тюремные ворота, все изменится с точностью до наоборот. И тогда уже тюремщикам придется защищаться от озверелых узников, которых не остановят ни удары палок, ни стрелы, ни пули.