Кровавая одержимость

— Отец, — беззвучно произнес Наполеан, так же как и в детстве. Только на этот раз отец его услышал.

Себастьян поднял голову и встретился взглядом с ребенком, отчаянная мольба о милосердии исказила его измученное лицо.

«Спаси меня!»

Наполеан задрожал.

— Я не могу…

«Ты можешь! — В горле отца забулькало, и он подавился своей кровью. А затем выплюнул куски плоти — кусочки своего горла, что застряли во рту, и будучи уже в агонии добавил: — Пожалуйста… сын».

Наполеан больше не мог этого выносить.

Он прожил двадцать восемь сотен лет, вспоминая мучения этого момента — сожалея, пытаясь забыть, мужественно стараясь оправдать себя — и всегда понимал в глубине сердца, что его собственная смерть была бы предпочтительней, чем проявленная тогда трусость.

Хватит.

— Да, отец. Клянусь всеми богами, я спасу тебя или умру, пытаясь. Просто скажи мне каким образом, — пообещал он, и его слова прозвучали торжественной клятвой.

Глаза отца широко распахнулись, и впервые в них промелькнул слабый проблеск надежды.

«Твоя жизнь в обмен на мою. Это единственный способ, сынок».

Наполеан замолчал, на мгновение смутившись, но едва он усомнился в словах отца, принц Джегер вытащил меч, схватил свою жертву за волосы и дернул его голову назад, открывая шею, а затем вскинул блестящий клинок.

Жизнь Наполеана за жизнь его отца?

Он бы с удовольствием совершил такой обмен, но как это осуществить?

Наполеан был бессмертным — вампиром! Единственный способ убить его — отсечь голову и извлечь сердце, но такое самоубийство практически невозможно было совершить.

Однако, мужчина не собирался отступать.

Его голова кружилась от непонимания, но времени обдумывать дальше уже не было. Нужно было обладать невероятной силой, скоростью и непоколебимой концентрацией, чтобы вынуть свое собственное сердце и остаться достаточно сосредоточенным, чтобы затем отсечь себе голову менее чем за одну секунду — прежде чем тело упадет, а сердце перестанет биться.

Но если кто и был способен сделать это, то только Наполеан.

Мышцы на сильной руке принца Джегера напряглись, и он взмахнул мечом, без труда направляя тяжелое железо.

«Помоги мне, сын, — Слова Себастьяна звучали отчаянно и властно, как приказ. — Наполеан… пожалуйста. Сделай это сейчас».

Времени на размышления уже не было. Или сейчас. Или никогда.

Наполеан Мондрагон поместил острие своего кинжала чуть ниже сердца и попытался собраться, концентрируясь для удара. Он должен воткнуть лезвие — сильно, быстро и глубоко — в грудь. Пронзить и вырвать сердце одним — мощным, точным и плавным — движением. Финальным взмахом нужно будет сделать глубокий горизонтальный разрез на горле. Достаточно мощный, чтобы оторвать голову.

Рука принца Джегера напряглась, угрожая совершить последний беспощадный удар. Жалобный детский вопль эхом отозвался в памяти Наполеана: «Неееееет!»

Собираясь с силами, он начал обратный отсчет:

— Три. Два. Один.

* * *

— Неееееет! — Изо всех сил закричала Брук Адамс.

Она бросилась к острому древнему клинку, прижатому к груди Наполеана, схватила рукоять обеими руками и потянула в противоположном направлении в тот момент, когда Наполеан начал вонзать его в себя. Если бы не элемент неожиданности, у нее не было бы никаких шансов против его огромной силы. Но она его удивила, и мужчина ослабил хватку на долю секунды. Достаточную для того, чтобы лезвие скользнуло в сторону, а не пронзило сердце.

Он посмотрел на свою грудь и снова крепче сжал клинок.

Брук положила обе руки ему на плечи и потрясла со всей силы, все время окликая по имени.

— Наполеан! Наполеан! Что с тобой? Посмотри на меня!

Вампир походил на железную глыбу. Непреклонный и неподвижный.

Он больше не сопротивлялся ей, но все равно не отпускал кинжал. Мужчина вцепился в него мертвой хваткой, словно пребывал в каком-то трансе.

— Наполеан, очнись!

Он взглянул на нее и угрожающе зарычал, глаза у него засветились красным. Смертельно опасные клыки выдвинулись из верхней челюсти, а губы приподнялись в диком шипении.

— Уходи!

Она замерла.

— Сейчас же! — приказал он, сопровождая слова резким, бархатистым рычанием. В его глазах светилось безошибочное предупреждение.

Наполеан не играл, и ему было наплевать, что она являлась его судьбой.

Фактически, казалось, что он ее даже не узнавал, и это несомненно делало мужчину самым опасным существом на планете.

Именно в этот момент Брук поняла, что она и этот вампир действительно были неразрывно связаны между собой. Она могла встать и убежать.

Ей следовало встать и убежать.

Голос разума настаивал, чтобы она так и поступила — использовала прекрасную возможность сбежать, позволить этому жестокому вампиру умереть и наконец-то обрести свободу. Но что-то внутри не позволяло этого сделать. Что-то изначальное, можно даже сказать первобытное, наотрез отказывалось отпускать его.

Брук была в ужасе, но она не могла позволить Наполеану убить себя.