Кровь моего монстра (ЛП)

Как только они уходят, я захожу в офис. Когда я не нахожу никаких признаков Саши, мой разум переходит к худшему сценарию. Она так испугалась возможности раскрытия ее личности, что сбежала. Но если бы это было так, Виктор, конечно, сказал бы мне.

Может быть, она...

Я направляюсь к столу и опускаюсь на корточки. Конечно же, Саша все еще под столом. Только сейчас она прижимает колени к груди, лицо красное, а глаза полны непролитых слез.

— Почему ты прячешься?

— Ты сказал мне оставаться здесь, — так легко говорит она.

— Что, черт возьми, мне с тобой делать? — я говорю больше для себя, чем для нее. Затем, видя ее выжидающее выражение лица, я добавляю: — Я обо всем позаботился.

— Каким образом?

— Рай думает, что я гей. Она, наверное, даже не видела твоего лица, так что с тобой все в порядке.

Непролитые слезы текут по ее щекам пугающей чередой, и она разражается рыданиями. Звук такой громкий и навязчивый, что я застываю на месте. Сказать, что меня никогда не волновало, что люди плачут, было бы преуменьшением. Мой отец позаботился о том, чтобы вырвать из меня эту эмоцию точно так же, как он делал это с любыми другими эмоциями.

Но вид ее редких слез напоминает мне о ее отчаянии и глубоком горе, когда мы оставили старую мертвую пару в России. Это напоминает мне о том времени, когда она начала ненавидеть меня, установила дистанцию между нами и полностью вычеркнула меня из своего ближайшего окружения.

Она могла бы последовать за мной в Нью-Йорк, но это было сделано по какой-то другой причине, а не для меня. Она может жаждать моих прикосновений и позволять мне делать с ней все, что я хочу, но нас разделяет стена.

Эти слезы, напоминание об этой стене. Очень жестокое напоминание о том, что я на самом деле понятия не имею, что творится в голове у этой женщины.

— Я сказал, что об этом позаботился, — повторяю я менее мягким тоном. — Какого черта ты плачешь?

Тени от стола отбрасывали темные контуры на ее бледную кожу.

— Рай думает, что ты гей, и наверняка использует это против тебя, верно? Она будет угрожать тебе этим и может даже поставить под угрозу все, над чем ты работал. Как ты об этом позаботишься?

— Ты плачешь из-за последствий этого инцидента?

Она медленно моргает.

— А с чего бы еще?

— Разве ты не говорила, что не можешь раскрыть свой настоящий пол?

— О, да. Это.

— Почему это прозвучало как запоздалая мысль?

Она поднимает плечи и шмыгает носом.

— Я предполагаю, что это так. Я не хочу, чтобы другие знали, что я женщина, но больше всего меня беспокоит твое положение. Если Пахан узнает, что ты выдавал женщину-телохранителя за мужчину или что ты гомосексуалист, он, вероятно, не оставит это без внимания, верно?

— Позволь мне беспокоиться об этом.

— Но ... я должна быть той, кто защищает тебя, а не наоборот.

— Ты права, но тебе не всегда нужно защищать мое физическое тело. Виктор и остальные могут позаботиться об этом.

— Тогда что я могу защитить?

— Мой член, который Рай заблокировала так жестко, что он весь синий?

Она фыркает, улыбаясь сквозь слезы, и ее щеки приобретают глубокий красный оттенок. Это самая чертовски красивая вещь, которую я когда-либо видел. Мои пальцы находят ее лицо, и я не спеша вытираю слезы, которые прилипли к ее щекам, носу, губам и подбородку.

Она дрожит в моих объятиях, и еще больше слез стекает по ее щекам. Я притягиваю ее к себе, затем высовываю язык, чтобы слизнуть слезы, которые стекают по ее щекам и в уголки губ. Ее губы дрожат, и я не могу сопротивляться непрекращающейся потребности опустошить ее. Я снимаю очки и прижимаюсь губами к ее губам.

Мой язык проникает в ее гостеприимный жар, и я целую ее с дикостью животного. Саша пытается поцеловать меня в ответ, осторожно поглаживая, но она не может угнаться за моим темпом, не тогда, когда у меня есть все намерения поглотить ее целиком. Не тогда, когда каждая частица во мне требует, чтобы я поглотил ее так полностью, что от нее ничего не останется, когда я закончу. Она всхлипывает мне в рот, ее сердцебиение сталкивается с моим, а ее тело становится податливым в моих объятиях. Я целую ее так, словно никогда не перестану целовать, а она целует меня так, словно хочет разорвать эту извращенную связь, но не может.

27

                   САША

— Саша, это ты?

Я прячусь дальше за стеной у подножия лестницы клуба и крепче сжимаю свой одноразовый телефон.

— Это я, дядя Альберт.

— О чем ты только думала? — его голос твердеет от беспокойства. — Как ты могла уехать из России, не сказав мне?

— Мне очень жаль, но ты сказал не связываться с тобой, если это не срочно и необходимо, так что…

— Итак, ты решила уехать, не поставив меня в известность, после того как пообещала держаться подальше от Морозовых.

Я ерзаю, с каждым мгновением по моей спине стекает все больше пота. Он звучит спокойно, но в его словах чувствуется нотка разочарования, как будто он доверил мне что-то, но я подвела его.

— Я просто хотела знать, какое отношение Роман Морозов имеет к смерти нашей семьи. Я заслуживаю знать, почему я потеряла всех в мгновение ока.

— И что? Ты получила свой ответ?