Кровь как лимонад

Она пила кофе, глядя в окно. Молчала. Потом вдруг спросила:

– Можно, я поеду с тобой?

Неожиданно.

– Не хочу оставаться сейчас одной… Такое состояние стремное…

Ну, это тоже объяснение. По-своему, не хуже, чем признаться в любви. И уж во всяком случае, честнее.

– Похмелье, – кивнул Жека.

– Один мой знакомый называет такое состояние «анти-обстрел». Не знаю даже, почему.

– Ты знакома с Бродским? – засмеялся Жека.

– В смысле?

– «Перо скрипит в тишине, в которой есть нечто посмертное, обратное танцам в клубе, настолько она оглушительна; некий анти-обстрел».

– Какие-то нескладушки, а не стихи, – улыбнулась Настя. – Но вчера я перетанцевала и перепила. Все тело болит и тошнит… И там саднит, – она стрельнула взглядом вниз. – Так как, берешь меня с собой?

Жека подумал и поинтересовался:

– А ты машину водишь?

– Ну, иногда, – пожала плечами Настя. – Только у меня прав нет.

Второй водитель, даже неопытный, был бы кстати. Это решило дело. Но надо, чтобы она знала. Не понимая, как начать, Жека отошел к столу, на котором стоял компьютер. Покатал по поверхности стола лежащий карандаш. Повозил «мышью». В руку попала картонная коробка с канцелярскими скрепками. У кого-то Жека читал, что каждый мужчина, если он не лжет женщине, говорит глупости? Но он попробует.

– Помнишь, ты сказала ночью, что мы с тобой одной крови? – спросил Жека.

– Да, – кивнула девушка. – Тридцать третьей группы. Как Костя Иночкин и товарищ Дынин.

– Только у нас масштабы разные, – произнес Жека. – Ты угоняла байки, а я – тачки.

И Жека рассказал ей.

Настя слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Спустя десять или пятнадцать минут и двадцать или тридцать разогнутых скрепок она спросила:

– А когда ты в четверг после «Олдбоя» сбежал от моего дома, это что такое было?

Ну да.

Жека подумал, зачерпнул из коробки еще скрепки и рассказал Насте все. Чего уж там?

* * *

Он припарковал «опель» в самом конце Черниговской, у пересечения с Московским проспектом. Настя перебралась за руль.

– Минут через двадцать, самое позднее – через полчаса я подъеду и посигналю тебе, – сказал Жека. – Держишься за мной, сворачиваем на Обводный, только учти, что левого поворота там нет, доезжаем до «Треугольника», паркуешься на набережной, включаешь аварийку и ждешь меня.

– Все ясно. Как вкладыш жвачки, – кивнула Настя.

– То есть? Не понял.

– «Любовь это – стоять на стреме и слушать Эмику, пока он угоняет чужую тачку».

Жека улыбнулся:

– Это не я , это ты сама сказала про любовь…

Черниговская – одна из артерий промзоны, с мусором по обочине, в родинках мазутных пятен и в следах экстренных торможений. С левой стороны – пустыри, по которым параллельно улице идут железнодорожные пути, с правой – обвитые змеями вентиляционных труб промышленные здания с покосившимися бетонными заборами вокруг них. На пустырях, между путями обычно партизанят банды бродячих дворняг. Хорошо, когда они чем-то заняты и не обращают внимания на прохожих. Пару раз ржавые рельсы ответвляются и пересекают дорогу, уходя за заросшие маленькими деревцами ворота. Что там за ними – неизвестно. Может быть – разруха, а может – секретные военные объекты. Первое более вероятно. А вместо рельсов на пустыри слева наползает старое Новодевичье кладбище, заросшее кленами с пожелтевшими листьями. Над кладбищем, будто над разрытыми могилами, вьются и мерзко каркают вороны – готично так.

Когда Жека протопал полпути, стал накрапывать мелкий дождь. Жека натянул капюшон кенгурухи и сунул руки в карманы джинсов. Без машины было как-то холодно.

Обошел лежащую посреди тротуара кучу конского навоза. Что за кентавры тут проезжали?