Читаем Кровь и почва русской истории полностью

 Более того, понятый подобным образом национализм вообще признак психической нормальности индивида и группы. Ведь с точки зрения психологии индивид испытывает глубокую потребность в позитивной оценке группы, к которой он принадлежит. Любить свой народ и свою Родину – естественное и нормальное состояние для человека, отрицать и презирать их – психическая девиация. В этой перспективе превращение в современной России риторики «патриотизма» в политическую конвенцию как раз отражает потребность общества к возвращении к психической норме. 

Другое дело, что оно к ней пока не вернулось: русская психе не освободилась от фрустрации прошлого десятилетия, не обрела новые способы и средства национального самоутверждения, новые предметы национальной гордости. Во многом это связано с переформулированием образа группы, выступающей в качестве нормы: отныне это не имперская (советская) общность с надэтнической акцентуацией, а общность по «крови» и «почве» (причем эти понятия вовсе не противостоят друг другу, их объемы, говоря языком логики, пересекаются и во многом совпадают). Но как бы ни был сложен и опасен путь, стократ опасней остановка.

Энизирующееся сознание составляет ментальный фон переживаемой нами эпохи, но само по себе оно не есть национализм. Точно так же, как не является национализмом и растущая русская этнофобия – комплекс негативных реакций в отношении этнических «других».

Ксенофобия не подразумевает стремления к политической власти – этой альфе и омеге национализма, хотя национализм и может включать ксенофобию как часть своей идеологии и практики[449]. Проще говоря, даже если каждый националист – ксенофоб (что вовсе не обязательно), далеко не всякий ксенофоб – националист. Этнофобия составляет питательный бульон для национализма, но рождение влиятельного национализма даже из мощных ксенофобских настроений не гарантировано.

По крайней мере в России националистами является очевидное меньшинство этнофобов. Более того, одни и те же люди одновременно поддерживают самые жесткие рестриктивные меры против мигрантов и требуют политического и правового преследования русского национализма[450].

Прояснение некоторых методологических двусмысленностей, не затронуло пока главную интерпретационную проблему русского национализма – его исключительно и всецело негативную оценку. Прямо утверждается или подразумевается, что русский национализм во все исторические эпохи носил реакционный (в лучшем случае – консервативный), антидемократический и антимодернизаторский характер, служил для реакционных фракций русской власти политическим орудием, средством сохранения ее самой и косного имперского порядка. Русский национализм рассматривается как потенциальная или актуальная главная угроза демократии, политической и экономической свободе, межнациональному миру и стабильности в современной России. Подобный взгляд абсолютно преобладает в отечественном научном и общественно-политическом дискурсах.

Немногочисленные и маловлиятельные попытки идеологической реабилитации русского национализма лишь меняют знак его оценки с «минуса» на «плюс»: консерватизм и реакционность, антимодернизм и подчеркнутая лояльность власти подаются как нормативистский образец. По своему интеллектуальному качеству, содержанию и стилю эта апологетика ничем не отличается от идеологической же критики национализма.

Как уже отмечалось, современная российская власть также разделяет негативное отношение к русскому национализму, что странным образом противоречит оценкам национализма как орудия в ее руках и прозрачным намекам на подстрекательскую и инициирующую роль власти в развитии русского национализма. Более того, подозрительное и настороженное отношение к русскому национализму характерно отечественной власти на всем протяжении российской истории. Некоторое исключение составляла лишь «черная сотня» начала XX в., пользовавшаяся покровительством отдельных групп правящей элиты. 

Почему русский национализм оказался плох

Между тем взгляд на русский национализм с позиции его негативистской презумпции ошибочен аналитически и чрезвычайно опасен политически. Но, прежде чем перейти к доказательству этой нетривиальной точки зрения, вкратце охарактеризую два основных фактора, исторически генерировавших и до сих пор поддерживающих устойчиво негативное отношение к русскому национализму. 

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное