Кровь и почва

— Что мне, генералу, делать на штурмовом батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат что это вид опалы. Ссылка в наказание. В линейную пехоту я сам не хочу. Лучше сразу после перевода в армию выйти в отставку. Генералом.

По выражению глаз видно, что в отставку ему не хочется.

— А вы не рассматривали перевод в авиацию?

— Летать? — удивился он.

— Может и летать, если научитесь. Но скорее всего, командовать наземной базой.

— Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста?

— Зримо да. Но кто знает? Кто знает? Вид войск молодой, перспективный… Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.

— Вы так верите в свои аэропланы?

— Не верил бы, не занимался бы ими.

— Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству?

— Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой, ремонтниками… Есть чем навьючить, — улыбнулся я.

Граф ненадолго задумался, а потом выпалил как шапкой оземь.

— Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум… Ну и демон с ними.

— Это только для летно-подъемного состава, граф. И пока нас еще мало. Мы — первые.

— Я с вами, командор. С вами служить не скучно.

— Добро пожаловать на борт, дорогой граф, — протянул я ему руку для пожатия.

5

Как я не рвался домой, но задержаться в столице еще пришлось.

Во-первых, герцог не был транспортабелен. Культи еще сочились сукровицей сквозь бинты. Да и общее его состояние было неважнецкое.

Во-вторых, император хоть и лучше себя чувствовал, но контузия на нем сказалась сурово. Его мучили головные боли, лицевые тики и непроизвольные жесты правой руки. И работать он мог строго ограниченное время. А с Моласом, который при Бисере исполнял роль цепного пса, как черная кошка между нами пробежала — зол он на меня.

Так что компанию вечерами мне составляли Аршфорт и Бьеркфорт, с которыми я пил водку и до хрипоты спорил о новой тактике. Больше всего мы отдавались осмыслению опыта прошедшей войны. Бьеркфорт развивал идею броне-кавалерии, а фельдмаршал настаивал на мощных танках сопровождения пехоты — тихоходных, чтобы не отрывались от пехотинца в атаке и с толстой броней, которую не брала бы даже трехдюймовая пушка. Идея просто самоходной артиллерии поддержки пехоты в бою ему почему-то не нравилась.

Когда мне надоело спорить голословно, я нарисовал Аршфорту английский ромбик времен первой мировой войны с пушками в спонсонах и тот привел фельдмаршала в восторг.

— Вот-вот… главное такой монстр сможет переползать самые широкие траншеи, — поднял фельдмаршал вверх указательный палец. — И стрелять одновременно вдоль траншей. Это то, что мне нужно.

Маршалы, как известно всегда готовятся к прошлой войне, чтобы повторить свой триумф на новом уровне качества. Ладно. Сделаю я ему «железный капут». Ничего там особо сложного нет. Авось враги его быстренько уворуют и скопируют в огромных количествах. Желательно чтобы они разорились на этих сухопутных броненосцах. Итого надо сделать таких громад ровно столько сколько надо будет показывать на парадах. И окружить их прочной завесой секретности… с дырочками, через которые Молас будет ловить шпионов.

В третьих пришлось чинить паровоз и оба эшелона — мой и герцога — после боя на товарной станции. Покоцали их изрядно фельдмаршаловы гренадеры.

Рада была такому положению дел только баронесса, что в открытую отрывалась каждую ночь в спальне как в последний раз. Кстати только вчера узнал, как ее зовут — Илгэ. Вот так вот… общая постель еще не повод для знакомства.

Дней шесть сортировали бывшую императорскую гвардию. Большинство нижних чинов просто верных командам своих начальников отправили в армейский стройбат дослуживать без обычного производства на два ранга выше. Но и без позора. Меньшую часть направили в арестантские роты с лишением имперского гражданства, воинских чинов и «с позором». Временные концлагеря в окрестностях Охотничьего замка опустели. Как и большинство гвардейских казарм, которые временно заняли полки фельдмаршала и Бьеркфорта.

Захваченных мятежных офицеров Молас держал в городской тюрьме. По случаю чудесного спасения императора объявили амнистию мелким уголовникам и мошенникам, не представляющим угрозы трону. Вот и освободились места.

У всех мною расстрелянных мятежных офицеров все имущество было отобрано в императорскую казну. Чем высшая власть подтвердила правильность моего поступка, хотя на словах и осудили меня за «излишнюю поспешность и неоправданную жестокость». В наказание император не захотел видеть меня в своей гвардии и на глазах у всех порвал уже подписанный указ о присвоении мне чина гвардейского подполковника.

Не очень-то и хотелось.

А то, что мне было высочайше предписано сопроводить герцога домой и заниматься в Реции развитием аэропланов даже порадовало. Кому это могло показаться и опалой, а для меня так поощрение.