Кровь и черника

За его веселостью уже вовсю маячила развязность.

– Ах Рулеткин, тот самый Рулеткин? Вы-то мне и нужны! – обрадовался Макушкин.

– Зачем это?! – слегка оторопел гражданин Российской Федерации, делая шаг назад.

– Еремей Галактионович Макушкин, следователь прокуратуры, мне надо вас допросить.

– Это зачем еще?!

– По поводу обнаружения трупа в лесу.

– А-а, – успокоился Рулеткин и даже махнул рукой. – Я думал что-то серьезное.

– Убийство, по-вашему, это несерьезно? – глаза у Баринова чуть не вылезли на лоб.

– Вот что, Федор, – успокоил подчиненного деловым тоном Макушкин. – Идите к Штеменко и скажите, что я скоро к ним приду, а пока воспользуюсь оказией и допрошу этого субъекта Российской Федерации, пока он окончательно не нализался.

– Как скажете, Еремей Галактионович, – и Баринов направился к дому Штеменко.

– Пройдемте, как ваше имя-отчество?

– Владлен Тимофеевич. А куда идти-то?

– Здесь недалеко.

С Ленкой они столкнулись около ее дома.

– Ой, как здорово, – обрадовалась Образцова. – А я-то как раз пошла искать тебя, Владик, а ты уж – тут как тут.

– Зачем это ты меня собралась искать, Лена? – подозрительно поинтересовался пьяница номер два.

– Ответьте на несколько вопросов, – смешался Макушкин. – И не задерживайте ни себя, ни меня.

– Да-да, конечно, пойдемте в дом, – и Ленка поспешно засеменила к калитке.

– Кстати, с Юрой мы уже побеседовали, – сообщила она Рулеткину, открывая дверь.

При местоимении «мы» брови Макушкина взлетели вверх, как качели, но он предпочел промолчать.

– Присаживайтесь, Владлен Тимофеевич, – гостеприимно предложил следователь и стал подготавливать всё необходимое для допроса.

– Вот спасибочки, – поудобнее устроился на стуле Рулеткин и изъявил согласие в ответ на предложение хозяйки подкрепиться чашечкой чая с баранками.

– А что поведал вам Юрка? – спросил его приятель, пока следователь расписывал ручку.

– Давайте сначала вы ответите на мои вопросы, а потом уж я на ваши, – живо откликнулся следователь.

В течение пяти минут он задавал Рулеткину те же вопросы, что и Дудкину. Пьяница номер два дал следователю ту же информацию, что и его более продвинутый в пьянстве коллега, разница лишь в незначительных расхождениях, которые, впрочем, не несли никакой смысловой нагрузки. Чуть более обстоятельно Рулеткин ответил только на вопрос о характере убитой Саврасовой.

– Доброжелательная была женщина, – вздохнул свидетель, видимо, погрузившись в воспоминания. – Никакой ругани в свой адрес от нее не слышал, да и замечаний никаких она мне не делала, как эта дура Коробочка.

При этих словах он опасливо глянул по сторонам, проверяя, как подумала Ленка, на всякий случай, нет ли Коробочки поблизости и, с облегчением убедившись в отсутствии упомянутой особы, продолжил:

– И насчет пьянства ни мне, ни Юрке ни слова не выговаривала. Хорошая была женщина, – подвел он итог, – Ученая, в музее ведь работала.

Макушкин чин по чину оформил показания Рулеткина и уже совсем собрался дать протокол ему на подпись, но на всякий случай спросил:

– Больше ничего такого интересного, любопытного, связанного с убитой не приходит в голову, Владлен Тимофеевич?

– Да пожалуй, нет, Еремей Галактионович, – блеснул тем, что запомнил имя-отчество следователя Рулеткин. – Разве что, только…

– Да?…

– Ну вот за день до убийства она со своей культурной знакомой, ну той, что была с ней в лесу в день ее гибели, постарше, они кажется вместе работали, прогуливалась по реке, а я ловил рыбу в камышах, не знаю, видели ли они меня, но не в этом дело…

– А тогда в чем же? – с мягким любопытством, как опытный рыбак, Макушкин стал аккуратно вытягивать свою добычу на поверхность.

– Ну, они обсуждали какой-то клад и говорили что-то про необходимость достать недостающие куски какой-то карты.

Глава 9 Кладоискатель и пресса

Николай Валерьевич завтракал. Вскипятив воду для чая на разведенном около палатки костре и сварив пару яиц, Дымин дополнил трапезу сыром и консервированной скумбрией. Насытившись хлебом насущным, кладоискатель обратился к дарам и красотам природы. Часов в девять утра, взяв корзинку и пакет, Николай Валерьевич отправился по грибы-ягоды, с мечтательным удовольствием наслаждаясь окружающим пейзажем и слушая утреннее пение птиц и звон цикад, которых многие отождествляют с кузнечиками, что на самом деле не верно.

Стройные изгибы реки Крутой, причудливые рельефы околополянских холмов, густые ельники, изящные березняки, пышнолиственные папоротники так и просились, с точки зрения не чуждой романтики душе Дымина, на полотна Левитана, Венецианова, Шишкина, а возможно, и зарубежных корифеев пейзажной живописи.