«Крот» в генеральских лампасах

— о количестве накопленного в Индии и нарабатываемого в год плутония; о природных запасах и количестве добываемой руды и мощности обогатительных фабрик по урану, торию и литию; о планах строительства предприятий по разделению изотопов лития;

— о производстве и закупке Индией для нужд КАЭ [107] ртути, лития начиная с 1970 года;

— о РЛС[108] для обнаружения низколетающих целей и о характеристиках контактных датчиков цели для ракет «Рапира», «Тайгер Кэт», «Рэд Топ» и «Файстрик»;

— о технологии изготовления циркониевых трубок от руды до готового изделия;

— об информационных бюллетенях ФАО [109] и о международном институте риса по изучению ржавчины зерновых культур, кукурузы и перикуляриоза риса. И о каких-либо достижениях по исследованию этих заболеваний…

Сделав паузу, Поляков попытался вспомнить что-то еще, но, так и не вспомнив ничего, сказал:

— Если что-то всплывет в моей памяти, то я обязательно сообщу вам потом.

Д.: В 1974 году ЦРУ для придания видимости активной работы подставило вам техника американского посольства в Дели Роберта Марциновски. Вы можете объяснить, в чем заключался смысл вашей разработки этого техника, являвшегося явной «подставой» вам?

П.: Смысл разработки состоял в том, чтобы укрепить мое положение в ГРУ. А еще она была направлена на улучшение отношений с моим начальником в Центре генерал-лейтенантом Сеськиным, относившимся ко мне недоброжелательно и стремившимся всеми путями, правдами и неправдами скомпрометировать и очернить меня перед командованием. До отъезда в мае 1974 года в отпуск в Москву я провел четыре встречи с Робертом Марциновски и получил от него мало-мальски полезную информацию.

Д.: Вы сказали, что в мае 1974 года вам предстояло поехать в отпуск. Давалось ли вам тогда задание на Москву?

П.: Разумеется. Оно предусматривало глобальные, заведомо невыполнимые для меня задачи. Это, кстати, понимал тогда и Диллон, который реально смотрел на вещи и трезво оценивал мои возможности. Естественно, он не взял на себя смелость пересматривать задание Лэнгли и попросил меня добыть дополнительные сведения по вопросу подготовки в СССР лидеров повстанческих движений. На случай невозвращения из отпуска мне были переданы шифр-блокноты, конспиративные адреса в США, письма-прикрытия, тайнописная копирка и условия связи в Москве через тайники. Поддержание радиосвязи тогда не предполагалась. Новым было нанесение тайнописи. Оно должно было производиться не на обратной стороне письма-прикрытия, а на внутренней части конверта.

А теперь с вашего позволения, Александр Сергеевич, я хотел бы передать в распоряжение следствия два своих заявления…

Д.: О чем они?

П.: Одно по вопросам подготовки моей диссертации и об использовании ее материалов начальником Военно-дипломатической академии генерал-полковником Павловым в личных интересах. Второе: о нарушениях воинского долга и злоупотреблении служебной деятельностью некоторыми офицерами ГРУ.

— Об этом и о многом другом мы поговорим завтра, — заметил Духанин и, посмотрев на часы — до окончания допроса оставалось еще несколько минут, — спросил: — Скажите мне: что для вас Родина? И как вы к ней относитесь?

Поляков с усмешкой ответил:

— Да никак! Она для меня — абстрактное понятие.

— Ну как же так?! — удивился следователь. — Для всех слова Родина, честь и патриотизм — это святые слова.

— Для меня они тоже были святыми в годы войны, а потом. Не хочу больше говорить об этом.

— Но как же могло так случиться, что для боевого офицера, орденоносца, генерала-разведчика Родина стала вдруг абстрактным понятием?

— Очень просто. Я считал всегда, что страна, которую я защищал в годы войны, должна была дать мне больше, чем дала. За шестнадцать лет после окончания войны в стране коренным образом изменилась обстановка, произошло и перерождение в моих взглядах на жизнь. Я взял себе за принцип: брать от жизни или все, или ничего! А всего моя Родина не давала мне и не могла тогда дать.

— Вот ведь как! Или все, или ничего! Неужели вы, Дмитрий Федорович, и в самом деле считали тогда, в тяжелые послевоенные годы, что Родина вам, как ее защитнику, что-то недодала?.. А не кажется ли вам, что она, наоборот, незаслуженно передала вам столько лишнего, что не отработать вам за это еще десятки лет?!

— Нет, не кажется. Мне хотелось жить достойно, а все остальное — патриотизм, Родина, дело партии — все это ерунда!

Духанин не ожидал услышать от фронтовика, бывшего военного атташе таких злобных, ядовитых слов и потому, с трудом сдерживая себя, с некоторым возмущением в голосе парировал: