Духанин понял это давно. Вот и на сей раз, выслушав демагогический монолог генерала, он еще раз убедился, что Поляков всему, что было в его предательской деятельности, будет стремиться находить хоть какое-то оправдание.
— Если я правильно вас понял, Дмитрий Федорович, то получается, что, выдавая противнику своих коллег, разведчиков-нелегалов и агентов, вам было все равно, что с ними будет и как с ними поступят?
— Да, мне было все равно, — равнодушно отозвался Поляков.
— А почему?
— Потому что это была моя работа по линии ЦРУ. А впрочем, какое это теперь имеет значение?
— Это очень важно для меня и для предстоящего судебного разбирательства. То, что вы выдавали американцам своих коллег и агентов, это далеко не пустяки, как вы только что выразились. Люди из-за вас, повторяю еще раз, серьезно пострадали, а некоторые, как я уже говорил, покончили с собой. Так вот советские законы строго карают тех, кто доводит людей до самоубийства.
— Мне все ясно, — закивал Поляков.
— Что вам ясно? — удивился следователь.
— Что вам плевать на судьбы планеты и всего человечества из-за каких-то трех-четырех человек, наложивших на себя руки…
Поляков умолк, не закончив фразы, слова будто застряли у него в горле, и поэтому он не смог говорить дальше. Да и не нужно было что-то говорить: после трехчасового допроса 65-летний генерал заметно устал и начал опять оправдываться, возомнив себя чуть ли не «спасителем вселенной» и самым «миролюбивым миссионером на Земле». Предположение Духанина о психологическом перенапряжении подследственного подтвердилось в ту же минуту: генерал отпил глоток воды и, приложив руку к левой стороне груди, жалобным тоном проговорил:
— Что-то сердце начало опять у меня пошаливать. Разрешите, Александр Сергеевич, пойти полежать немного.
Духанин окинул сочувствующим взглядом Полякова, набрал по телефону дежурную службу и вызвал конвойных для доставки арестованного в следственный изолятор.
В течение нескольких дней Поляков давал подробные показания о своей вербовке в Нью-Йорке, о местах проведения встреч с операторами из ФБР, какую информацию передавал им, что больше интересовало их и какие задания ему давались. Еще четыре дня потребовалось Полякову только на то, чтобы вспомнить и перечислить поименно хорошо известных ему по совместной службе за границей разведчиков ГРУ и ПГУ КГБ СССР, работавших под «крышей» посольства и других советских учреждений в Америке, а также о нелегалах и агентах из числа иностранных граждан. Духанин понимал, что когда будет подсчитан ущерб, нанесенный Поляковым советской внешней и военной разведкам за период работы в США, то цифры окажутся весьма внушительными. На данный момент расследования стало известно, что Поляков выдал американцам 92 агентов-иностранцев, раскрыл принадлежность к отечественным спецслужбам 198 офицеров, 6 шифровальщиков, 19 разведчиков-нелегалов…
Сообщив генералу эти цифры, Духанин ожидал, что тот начнет опровергать их или они вызовут у него чувство раскаяния, но тот в ответ лишь улыбнулся, потом иронично заявил:
— Уж не собираетесь ли вы, Александр Сергеевич, ходатайствовать перед руководством ЦРУ о поощрении меня за такие результаты?
Следователь посмотрел на него пронизывающим взглядом карих глаз и только потом холодным тоном произнес:
— Не вовремя и не к месту ваша ирония, гражданин Поляков. Вы ломали судьбы сотен людей, в их числе много ваших коллег и их агентов, а теперь позволяете себе еще шутить и иронизировать. — И сердито добавил: — Не забывайте, где и в связи с чем вы находитесь здесь!
Генерал сразу сник.
— Извините, Александр Сергеевич. Я не думал и не ожидал, что последует такая ответная реакция на мою первую шутку за все время допросов.
Чтобы сдержать вспыхнувший гнев и не дать ему воплотиться в какие-нибудь нежелательные слова, Духанин поспешил взять себя в руки. Когда самообладание вернулось к нему, он, чтобы поставить Полякова на место, решил ознакомить его с полученными накануне результатами экспертиз по ряду предметов, изъятых при повторных обысках по местам его проживания, в том числе и в доме его матери.