Крошка Цахес Бабель

Вот Паустовский и повествует. О выдающемся чуть ли не с пеленок писателе Бабеле, о биндюжнике Хаиме Вольфе Серебряном, который на самом деле был таким же биндюжником, как я балериной. О том, что в 1921 году в одесских газетах появилось объявление о смерти никому неизвестного Арона Гольдштейна, и никто бы не обратил внимания на сие печальное сообщение, но в скобках рядом с фамилией усопшего было написано «Сашка-музыкант». Далее Паустовский в качестве очевидца самым подробнейшим образом описывает, как вся Одесса хоронила в одном лице Арона Гольдштейна и сочиненного Куприным Сашку-музыканта. На самом же деле того Арона Гольдштейна звали Александром Певзнером, и скончался он чуть ли не за год до описанных Паустовским событий.

Но вот что интересно: в своей повести Паустовский запросто использует некоторые распространенные в ту пору одесские слова, которые вы отчего-то не найдете на страницах «…нашего великого земляка, тонкого знатока одесского языка Исаака Бабеля», как написало недавно одно заокеанское издание. И этот ларчик с двойным дном открывается просто: Бабель прожил в Городе в общей сложности около семи лет. Он не впитывал одесский язык с молоком матери. В самом лучшем для Бабеля случае, он мог впервые услышать одесский язык в десятилетнем возрасте, но… Вспомните биографию Бабеля, с утра до вечера занимавшегося науками и вдобавок игравшего на скрипке под руководством самого Столярского.

В нашем дворе жил Боря Абрамович. Автоматически пишу «во дворе», ибо по-русски это пишется, как «в нашем доме». Да и во дворе нашем Борю мы так и ни разу не увидели. Парадная, где он жил, находилась в арке. Мы, обычные одесские пацаны, лазившие по дворовой помойке и гонявшие на самоструганных лайбах при подшипниках, видели Борю лишь мельком пару раз в год. Сперва мама выводила его из парадной, сжимая в одной руке Борину ручку, а в другой его скрипку. Боря пиликал на скрипке с шести утра до тех самых пор, пока не отправлялся в школу Столярского. После школы он снова играл на скрипке. Затем школу сменила консерва.

Мы прожили рядышком почти тридцать лет, но впервые поговорили, когда случайно встретились в одном доме. И он, и я разными путями пришли туда купить гитару. Великолепная гитара досталась Боре, но только потому, что он уезжал. Таким был мой подарок соседу по дому, элементарно не понимавшего значения многих слов, которые я автоматически употреблял в разговоре. Так что не думайте, что любой одессит, пусть он сто раз коренной, знает одесский язык.

Уже десять лет я составляю «Одесско-русский словарь» и «Фразеологический словарь одесского языка». И когда мне кажется, что к собранному материалу нечего добавить, из недр памяти вылетает какое-то, вроде бы давным-давно навсегда позабытое одесское слово, или крылатая фраза-клише вроде «Адиётка твоя тетка, а ты ее племянник». Прошедшей зимой про себя отметил, что улицы уже лет двадцать, как перестали посыпать жужелицей. То есть угольным шлаком. С другой стороны в нынешнем году случайно узнал, что в русском языке, оказывается, нет привычного для каждого одессита слова «бигель». А спустя два месяца, увидев по телевизору рыбалку в импортном исполнении, восхитился: «Ну и здоровых голышей они ловят!».

Или я не писал в своих книгах за рыбалку как грамотно ловить голышей? Потом поймал себя на одной интересной мысли и провел маленький эксперимент. Обзвонил несколько десятков человек. Тех самых, которые утверждают, что в Одессе говорят исключительно на русском языке. Среди них были редакторы газет, профессоры, люди рабочих профессий, милиционер, бизнесмены, заместитель директора Всемирного клуба одесситов, академик и даже папа одного из авторов «Самоучителя полуживого одесского языка». Задавал всем один и тот же вопрос: «Рыбу голыш знаешь?». Все знают. В том числе, какая смакота котлеты из голыша напополам с бичком. «А как голыш называется по-русски?». Ответы были однозначными: «Голыш и будет».

Почему нет? Если даже в песне поется: «Проснись, рыбак, вставай, услышь: уже в морях пошел голыш». Вот вам и откровение для русскоязычных одесситов: по-русски голыш именуется «мерлангом».

В книге «Время больших ожиданий» Паустовский вынес слово «фиринка» в название одной из глав. Зуб даю на холодец: ни один российский академик от филологии не переведет это слово на русский язык. Пусть даже одесский поэт М. Хлебникова писала «всех зеленых эвглен, инфузорий, ферин». Именно «ферин», а не «фирин». И Паустовского никто не поправил по сию пору лишь потому, что слово это в русском языке неизвестно. Скажу больше: ныне только два человека в Городе знают, как было образовано это слово почти двести лет назад.