Кронштадт и Питер в 1917 году

Относительно комиссара Временного правительства было решено, что он не будет назначаться из Петрограда, а должен выбираться Кронштадтским Советом и утверждаться Временным правительством; точно так же в своей деятельности он был обязан подчиняться распоряжениям Временного правительства и беспрекословно проводить их в жизнь. При обсуждении этого вопроса делегаты Временного правительства высказывали опасения, что выборный комиссар будет нарушать предписания центральной власти в случае его несогласия. «Например, если выборным комиссаром окажется большевик, то ведь он будет проводить свою партийную политику?» — вопрошал нас Церетели. Мы ответили, что большевик, разумеется, не может принять на себя данный пост ввиду его полного несогласия с политикой Временного правительства. Таким образом, факт избрания большевика был исключен. Это сразу значительно успокоило не в меру волновавшегося Церетели и создало почву для соглашения по данному вопросу.

— Сделайте красивый жест, — красноречиво уговаривал Церетели, — переведите арестованных офицеров в Петроград, и вы этим вырвете почву из-под ног буржуазных клеветников, распространяющих ужасы о кронштадтских тюрьмах.

Церетели упорно добивался их освобождения, но это было для нас неприемлемо. Тогда Церетели и Скобелев попробовали провести решение этого вопроса в желательном для себя смысле под флагом их перевода в одну из питерских тюрем. Они обещали, что в Петрограде над ними будут произведены следствие и суд. По третьему пункту между нами и министрами никаких разногласий не вышло, так как мы ответили, что в настоящее время не предполагаем вносить изменения в систему организации судов и органов самоуправления как учреждений общегосударственных.

Наконец, четвертый пункт — «больной вопрос», как назвал его Церетели, снова вовлек нас в самые ожесточенные споры.

Однако, хорошо зная настроение кронштадтских масс, мы учитывали, что такой исход этого дела будет встречен крайне лесочувственно, так как перевод арестованных офицеров в Петроград кронштадтские матросы сразу расценят как замаскированное освобождение. По этому вопросу, так же, как и по многим другим, Церетели и Скобелев были вынуждены уступить. Было решено, что в Кронштадт приедет специальная следственная комиссия, которая совместно с нашей комиссией на месте разберет все дела, виновных предаст суду, а невиновных отпустит.

Церетели и Скобелев были все время в возбужденном настроении. Церетели часто хватался за голову, восклицая: «Неужели будет гражданская война, неужели не удастся предотвратить ее?!» При этом для запугивания нас он заявлял, что солдаты Петроградского гарнизона резко настроены против Кронштадта и прямо рвутся на его усмирение. Имея точное понятие о настроении Петроградского гарнизона, мы не особенно были склонны разделять опасения Церетели.

Во время своего недолгого пребывания в Кронштадте Церетели и Скобелев попробовали установить непосредственный контакт с кронштадтскими массами. По их настоянию по всем кораблям были разосланы телефонограммы о митинге с их участием. В назначенный час они оба появились на Якорной площади. Довольно многочисленная толпа в течение митинга все больше и больше редела, пока, наконец, около трибуны не осталась маленькая кучка людей.

Речи руководителей Петроградского Совета не произвели никакого впечатления на кронштадтцев. Наиболее острые, социал-соглашательские места речи Церетели были громко освистаны. В продолжение всего их выступления они беспрерывно перебивались враждебными выкриками толпы. Вернувшись с этого митинга, Церетели, покачивая головой, говорил мне: «Да, здорово настроены вами массы». Было видно, что здесь он, быть может, впервые за все время революции осознал беспомощность своего красноречия перед лицом сознательных масс революционного Кронштадта.

После того как на ночном заседании нам удалось достичь соглашения, этот проект был подвергнут обсуждению на заседании нашего исполкома и единогласно принят. После того ему предстояло пройти следующую инстанцию, т. е. пленум Кронштадтского Совета.

На экстренном заседании пленума в пользу данного соглашения высказались как местные работники, так и Церетели, горячо произнесший, по существу, примирительную речь.