Читаем Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней полностью

И, конечно, в городе не обходилось без болезней. Страдали все, отделить военных от гражданских было крайне сложно. В 1830 г. «была сильная скарлатина, забиравшаяся в помещения женатых нижних чинов». По распоряжению главного врача госпиталя, ведавшего санитарной частью и города, и крепости, помещения для дезинфекции окуривали хлорином.

В следующем году по городу пронеслась холера «в очень сильной степени». Для «охранения города от холеры» была создана особая комиссия под председательством Главного командира. Город разделили на отдельные участки, во главе которых назначили особых «заведывающих». На лечение, дезинфекционные средства и вознаграждение докторов отпустили 30 тыс. руб., не считая частных пожертвований. Всеобщими усилиями удалось болезнь победить, но «осталось много круглых сирот, которых некуда было деть», поэтому был создан временный сиротский дом. Император пожертвовал на его учреждение 5 тыс. руб., и 20 тыс. руб. собрали пожертвованиями. Позднее Николай приказал выделять на содержание сиротского дома 2,5 тыс. руб. ежегодно.

Второе появление холеры в Кронштадте состоялось в 1848 г., но не такой «сильной, как в тридцатых годах». Опыт борьбы с этой заразой уже был, поэтому в этот раз удалось с ней справиться значительно быстрее.

Необходимо привести еще одно мнение о Кронштадте николаевского времени. Оно содержится в скандальной книге «Россия в 1839 году» Астольфа де Кюстина. Мнение, конечно, субъективное, но отражает некоторые любопытные моменты. Например, прибытие в Кронштадт коммерческого судна из заграничного похода.

«Мы прибыли в Кронштадт на заре одного из тех дней без начала и конца, которые мне надоело описывать, но которыми я не устаю любоваться, иными словами, в половине первого по полуночи. Пора белых ночей коротка, она уже подходит к концу.

Мы бросили якорь перед безмолвной крепостью; прошло немало времени, прежде чем пробудилась и явилась на борт целая армия чиновников: полицмейстеры, таможенные смотрители со своими помощниками и, наконец, сам начальник таможни; этот важный барин счел себя обязанным посетить нас, дабы оказать честь прибывшим на борту „Николая I“ славным русским путешественникам. Он имел продолжительную беседу с князьями и княгинями, возвращающимися в Петербург. Разговор велся по-русски, возможно, оттого, что касался западноевропейской политики, когда же дело дошло до сложностей с высадкой на берег, до необходимости расстаться с каретами и пересесть на другое судно, собеседники пустили в ход французский.

Пакетбот, делающий рейсы до Травемюнде, имеет слишком большую осадку и не может войти в Неву; он с крупным грузом на борту остается в Кронштадте, пассажиры же добираются до Петербурга на скверном грязном пароходишке. Нам позволено взять с собой на борт этого нового судна самый легкий багаж, но лишь после досмотра, который произведут кронштадтские чиновники. Покончив с этой формальностью, мы отправимся в путь с надеждой послезавтра обрести свои экипажи, если это будет угодно Господу… и таможенникам, под чьей командой грузчики переправляют их с одного корабля на другой – процедура всегда довольно рискованная, в Кронштадте же рискованная вдвойне по причине небрежности грузчиков». По словам де Кюстина, ожидание пересадки на «грязный пароходишко» было необычайно долгим: «Черные и унылые лодчонки поминутно выходили из города и направлялись в нашу сторону; хотя мы стояли на якоре неподалеку от крепостных стен, кругом царила полная тишина… Ни один голос не звучал в недрах этой могилы; тени, скользившие вокруг нас по воде, были немы, как те камни, которые они только что покинули; казалось, перед нами похоронная процессия, медлящая в ожидании покойника, который заставляет себя ждать. Мрачными, неопрятными лодками правили люди в грубых шерстяных балахонах серого цвета, смотревшие прямо перед собой ничего не выражающими глазами; их безжизненные лица отливали желтизной. Мне сказали, что это матросы местного гарнизона; по виду они походили на солдат»[208].

Может быть, автор видел то, что хотел видеть, но «полная тишина» в порту абсолютно невозможна. Порт просто наполнен различными звуками, создающими своеобразную портовую симфонию: разгрузка и погрузка всяческих грузов, зычные команды, постоянные работы в гавани, свистки, гудки…

Перейти на страницу:

Все книги серии Всё о Санкт-Петербурге

Улица Марата и окрестности
Улица Марата и окрестности

Предлагаемое издание является новым доработанным вариантом выходившей ранее книги Дмитрия Шериха «По улице Марата». Автор проштудировал сотни источников, десятки мемуарных сочинений, бесчисленные статьи в журналах и газетах и по крупицам собрал ценную информацию об улице. В книге занимательно рассказано о богатом и интересном прошлом улицы. Вы пройдетесь по улице Марата из начала в конец и узнаете обо всех стоящих на ней домах и их известных жителях.Несмотря на колоссальный исследовательский труд, автор писал книгу для самого широкого круга читателей и не стал перегружать ее разного рода уточнениями, пояснениями и ссылками на источники, и именно поэтому читается она удивительно легко.

Дмитрий Юрьевич Шерих

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология