Кронштадт 1921. Документы

Тем же настроением радостного умиления дышали и рассказы одного из вожаков восстания, члена Кронштадтского ревкома Перепелкина, с которым мне довелось познакомиться впоследствии во время прогулки по тюремному двору. Он составил подробное описание всего пережитого в Кронштадте, и рукопись эта, как мне известно, была передана на волю для переправки за границу. Что сталось с нею, я не знаю. Будет очень жаль, если окажется, что этот интереснейший человеческий документ пропал. Скажу кстати, что по настроению своему Перепелкин также склонялся к анархизму.

В своей рукописи Перепелкин рассказывал, какое восторженное, "весеннее" настроение царило в Кронштадте и как танцевали на улицах на радостях, что избавились от большевиков; как они же разносили на позиции съестные припасы; как происходило братание между матросами, красноармейцами и рабочими. Все наивные политические иллюзии этого движения и вся действительная трагика его очень ярко обрисовывались в рассказах Перепелкина.

Неизгладимо врезался мне в память еще один матрос-кронштадтец, с которым я встречался на прогулке и который, как и Перепелкин, сидел в "строгой" одиночке. Его фамилия была Савченко, и он уверял, что будучи рядовым участником восстания, именно из-за своей фамилии выдвинут чекистами в разряд "вожаков". По его словам, в газетах было напечатано о каком-то бывшем царском генерале Савченко, принимающем участие в восстании, и его спутали с этим генералом. Бледный, отощавший на казенном питании без передач, с лихорадочно горящими черными глазами, он все время мучился мыслью, что его расстреляют. Я успокаивал его. Я говорил ему, что невероятно, чтобы 2 месяца спустя после восстания, когда большевики изменили в корне свою экономическую политику именно в духе требований кронштадтцев, когда они обеспокоены рабочими волнениями, стараются успокоить всячески рабочих и придумывают даже для этой цели "беспартийные конференции", — невероятно, говорил я, чтобы теперь большевики вздумали без тени необходимости, просто ради грязной мести, начать новые расстрелы: ведь это было бы ничем не оправдываемым зверством, а положение большевиков и без того не так блестяще, чтобы они без нужды стали восстанавливать против себя народ бесцельной жестокой расправой. Савченко слушал меня, — веря и не веря. Надежда то вспыхивала в нем, то снова угасала. Мучился он ужасно, сидя один в своей камере, без книги, с вечной мыслью о смерти. Увы! Я оказался плохим пророком. В одну проклятую ночь приехали два грузовика, забрали 40 с чем-то человек кронштадтцев, находившихся в Д. П. 3., втом числе и Перепелкина, и Савченко, и веселого молодого рабочего, и повезли их на Полигон на расстрел. Мы узнали об этом только на следующее утро, и долго-долго стояли передо мною измученные глаза Савченко, и мысль не могла примириться с этим бессмысленным, ненужным убийством. По словам надзирателей обреченные выходили во двор к роковым грузовикам с пением "Вы жертвою пали", а пьяные конвойные-чекисты ругались площадными словами.

Скажу здесь же о некоторых других заключенных, так или иначе прикосновенных к кронштадтскому делу, которых я видел в Д. П. 3. Здесь была, прежде всего, вся семья генерала Козловского: жена с 11-летней дочкой и два сына-моряка. В Кронштадте никто из них не был. Вся "вина" их заключалась в неудачном "выборе" мужа и отца. И тем не менее все они — кроме девочки — после нескольких месяцев пребывания в Д. П. 3. получили по несколько лет концентрационного лагеря! А сама Козловская вместе с девочкой еще до перевода в Д. П. 3. провела 1 1/2 месяца в одной из темных клетушек в Петроградской Ч. К., о которых я еще буду иметь случай говорить ниже.

Запомнился мне также один юноша, лет 20, курсант Ораниенбаумской школы летчиков, член коммунистической партии. Он показал мне полученный из Ч. К. письменный "приговор", гласивший буквально так: "Слушали дело о таком-то, член Р. К. П., партийный билет № такой-то, по обвинению его в воздержании при голосовании резолюции (з1с!). Постанов ил и: заключить на год в концентрационный лагерь". Молодой человек объяснил мне смысл этой изумительной бумаги. Речь шла о резолюции с требованием беспощадной расправы с кронштадтцами, которую предложил общему собранию курсантов комиссар школы: мой собеседник не счел возможным поднять за нее руку и сейчас же был арестован. Из других рассказов я узнал, что кронштадтские события оказали сильное влияние на настроение петербургских коммунистов, особенно — молодежи, и многих заставили покинуть ряды большевистской партии.