Кромвель

Но пока он довольствовался тем, что есть. Что же касается судьбы монархии — он еще не помышлял об этом всерьез. Час еще не настал, и важно было сказать то, что нужно сказать в данный момент данным людям. Главное — он хотел мира и добрых отношений между английскими индепендентами и шотландскими пресвитерианами. «Я желаю от всего сердца, — писал он позднее, — я молю бога, я мечтаю увидеть тот день, когда единство и доброе взаимопонимание будут установлены между всеми народами божьими — между шотландцами, англичанами, иудеями, язычниками, пресвитерианами, анабаптистами и всеми… Надо ли было быть с ними учтивыми и дарить им любовь, чтобы вести с ними дело начистоту и устранить всякие предубеждения? Надо ли было спросить их, что они имеют против нас, и дать им честный ответ? Это мы сделали, — и не больше того; на наш взгляд, это гораздо более славная победа, чем если бы мы захватили в свои руки и ограбили Эдинбург и силой покорили всю страну от Твида до Оркнейских островов…»

2. Насилие над парламентом

Осада Понтефракта, последней твердыни кавалеров на английской земле, давно уже потеряла характер серьезной военной операции. Командовал осадой Генри Чолмли, йоркширский дворянин, одержимый непомерной гордыней, но начисто лишенный организаторских способностей. Он отказался принять помощь полковника Рейнсборо, посланного Фэрфаксом, и вел осаду сам, медленно, вяло, небрежно. Замок, по существу, не был блокирован: роялисты, когда хотели, свободно разгуливали по окрестностям, крадя у крестьян скот и зерно. Несколько раз они делали вылазки и успешно атаковали осаждающих. Иногда они, наоборот, братались с парламентскими солдатами, и тогда «брат кавалер» и «брат круглоголовый» пускали чашу по кругу.

В начале октября они узнали, что к замку подошел вернувшийся из Шотландии Кромвель. Блокада заметно усилилась. Шестьсот пятьдесят человек, которые защищали замок, поняли, что они обречены, и настроение отчаянной, сумасбродной смелости овладело ими. Они задумали рискованную выходку: похитить полковника Рейнсборо, остановившегося со своим отрядом в Донкастере, и обменять его на схваченного в Ноттингеме Лангдейла.

29 октября рано утром несколько роялистов, одетых в форму парламентской кавалерии, выехали из Понтефракта и вскоре были уже в Донкастере. Стражникам, стоявшим у дверей дома, где жил Рейнсборо, и в голову не пришло, что это враги. Пока они обменивались последними лондонскими новостями, двое поднялись в комнату Рейнсборо. Он еще спал. Его разбудили и сказали, что согласно приказу Кромвеля пришли его арестовать. Рейнсборо оделся и, ошеломленный, вышел на улицу. Его тут же повели к ждавшим за углом оседланным коням. Сообразив, в чем дело, и видя, что охраны не так уж много, он вырвался и побежал. Его догнали, и несколько человек одновременно вонзили в него кинжалы. Прежде чем солдаты его гвардии успели сообразить что-либо, роялисты вскочили на лошадей и умчались..

Весть о зверском убийстве одного из самых стойких борцов революции, совершенном к тому же в двух шагах от его лагеря, наполнила сердце Кромвеля тревогой и печалью. Да, он не соглашался с резкими доводами Рейнсборо в Пэтни, его шокировали та прямота и категоричность, с которыми он требовал уравнения в правах богатых и бедных жителей королевства. Но теперь он ощутил, что потерял надежного товарища, смелого соратника, непримиримого противника пресвитериан, роялистов, самого короля… В этом убийстве он увидел намеренную расправу с одним из главных сторонников суда над Карлом.

В Лондоне, однако, ни о каком суде и не помышляли. Наоборот, была предпринята еще одна попытка договориться. 18 сентября в Ньюпорте, городке на острове Уайт, начались переговоры с королем.

Карл, освобожденный от стражи и сопровождаемый, как некогда, блестящей свитой вельмож, богословов, адвокатов, капелланов, камергеров, лакеев, пажей (парламент вновь дозволил им служить своему господину), переехал из Кэрисбрукского замка в один из частных домов Ньюпорта. В этот городишко съехались его многочисленные сторонники, тайные и явные помощники. В короткое время Ньюпорт оказался настолько наводненным ими, что парламентские комиссары три дня не могли найти себе подходящей квартиры.