Кромвель

И Лондон приходит в движение. Ремесленники и подмастерья снова высыпают на улицы, толпа грозно волнуется на площади возле королевского дворца. «Долой епископов! Привилегии парламента!» — слышатся крики. Лорды не пожелали изгнать из своей страны епископов — за них это сделает сам народ. 11 декабря из толпы, осаждающей здание Вестминстера, выделяется делегация. Она вручает палате лордов петицию, подписанную 20 тысячами человек. Изгнать епископов из палаты лордов — вот основное требование петиции. 27 декабря толпа не пускает лордов-епископов на заседание палаты. Только двоим депутатам в епископской мантии удается пробраться на заседание. То, что не смогли провести парламентским путем, сделано самим народом. Лидеры нижней палаты ликуют. «Боже упаси, — предостерегает Пим, — если общины чем-нибудь разочаруют народ и ослабят его воодушевление».

В эти дни весь Лондон на разные лады повторяет словечки, родившиеся в запале уличной ненависти: те, кто за короля, кто одет в шелк и бархат, кто носит длинные локоны, — «кавалеры» (намек на связи с папистской Испанией); те, кто одет в простой рабочий костюм, кто стрижет волосы коротко, по старому обычаю, — это «круглоголовые», сторонники парламента.

Король больше не желает терпеть. С оппозицией надо покончить единым ударом — именно так советовал ему в свое время граф Страффорд. Приходится пожалеть, что он не внял тогда этому совету! Сейчас на том же настаивают придворные епископы, члены Тайного совета, сама обожаемая королева. В Лондоне уже стало известно о ее переговорах со своим братом, королем французским, о вооруженной помощи и еще об интригах ее с дворами Голландии, Дании, даже Рима. Это дело нешуточное. Парламент со дня на день мог обвинить ее в государственной измене. И Карл решается. Правда, монарх только что обещал парламенту полную неприкосновенность, но мало ли что он обещал! Страффорду Карл тоже обещал: «Ни один волос…» Нет, этот удар надо нанести разом.

3 января нового, 1642 года против Пима, Гемпдена, Гезльрига, Холльза и Строда, а также против лорда Манчестера выдвинуто обвинение в государственной измене. Пусть тот же камень, что они бросили в Страффорда, падет теперь на их головы. Их дома опечатаны, прокурор явился в палату и потребовал ареста обвиняемых. Но члены парламента хорошо знали свои привилегии. Они Отказались выдать обвиняемых.

Карл пришел в бешенство. Это бунт против королевской воли! Это неслыханное покушение на права монарха! Он сам пойдет в палату и потребует выдачи обвиняемых. Пусть по древнему обычаю ему не дозволено переступать порог нижней палаты! Они не стесняются нарушать обычаи — он тоже может их нарушить. Через час, как обещал жене, он вернется властелином своего королевства.

Бледный, взбешенный, оставив за спиной четыреста вооруженных солдат, Карл вступает в зал заседаний. Со шляпой в руке, он проходит меж рядами к креслу спикера. Тот поспешно встает и уступает место. Депутаты поднимаются и обнажают головы. Все молчат.

Карл обводит глазами ряды. Но что это? Среди депутатов нет ни Пима, ни Гемпдена… Он еще раз пристально всматривается в лица и понимает, что проиграл, безнадежно проиграл: негодяи успели скрыться. Он пытается говорить, заикаясь больше обычного:

— Господа, я очень огорчен случаем, приведшим меня сюда. Но вчера я приказывал арестовать людей, обвиненных в государственной измене, и ожидал повиновения… Ни один король не заботится так о ваших привилегиях, как я. Но в случае государственной измены привилегии не существует. Я сам пришел арестовать их. Вы можете сказать мне, мистер спикер, где они?

— Ваше величество, — спикер Ленталл опускается на колени, руки его сами собой складываются умоляющим жестом, — у меня нет здесь глаз, чтобы видеть, и языка, чтобы говорить, пока мне не прикажет это палата, ведь я ее слуга…

— Так, — произносит Карл, и губы его еще больше бледнеют. — Я вижу, что птицы улетели. Я надеюсь, как только они появятся, вы тотчас же пришлете их мне. В противном случае я приму меры для их отыскания.

Он встал и медленно, не теряя величественной осанки, пошел к выходу.

— Привилегию! — вдруг хрипло выкрикнул чей-то голос.

— Привилегию! Парламентские права! Привилегию! — раздалось со всех сторон.

Вместе со всеми, не помня себя от ярости, кричал и Кромвель.

Предупрежденные кем-то за полчаса до прихода короля, лидеры успели вовремя покинуть палату и укрыться в Сити. Парламент временно отложил заседания на неделю, но главный комитет его тоже перенес свои заседания в Сити. Королю пришлось пережить еще одно унижение: мэр города, которому он лично нанес визит, тоже отказался выдать обвиняемых. Это было полное, сокрушительное поражение. Столица отныне не повиновалась королю. Еще на пути из парламента его карету осаждала грозно шумевшая толпа. В Сити, куда он прибыл без конвоя, он чувствовал себя как во враждебном лагере: всюду его встречали суровые лица, скопища народа, угрожающие крики: «Привилегии парламента! Право неприкосновенности!»