«Крокодил»

С Карпат на Украину
Пришел солдат небритый.
Его шинель в лохмотьях
И сапоги разбиты.

Он встал перед простором
На брошенном погосте.
Четыре ветра кличут
К себе солдата в гости.

Взывает первый ветер:
— В моем краю хоромы,
Еда в стеклянных бочках.
В больших машинах громы.

Горит вино в стаканах,
Клубится пар над блюдом.
Иди — ты будешь главным
Над подневольным людом.

Второй взывает ветер:
— В моем краю широком
Взлетели кверху сабли.
Рванулась кровь потоком.

Там рубят и гуляют,
Ночуют под курганом,
Иди ко мне — ты будешь
Свободным атаманом.

Взывает третий ветер:
— Мой тихий край спокоен.
Пропахший мглой ночлегов
И горечью махорки,
С георгьевской медалью
На рваной гимнастерке.

Моя пшеница зреет.
Мой тучный скот удоен.

Когда закроешь веки,
Жена пойдет за гробом.
Иди ко мне — ты будешь
Достойным хлеборобом.

Кричит четвертый ветер:
— В моем краю пустынном
Одни лишь пули свищут
Над брошенным овином,

Копытом хлеб потоптан.
Нет крова и нет пищи.
Иди ко мне — здесь братья
Освобождают нищих.

Солдат берет винтовку
И разминает плечи…
Вперед, за ветром братьев —
Победа недалече!

Вера Инбер У НАС ВО ДВОРЕ

Красавицей и модницей
В жакетке шерстяной —
Домашнею работницей
Пленился я одной.

Пойду в распределитель.
Скажу, что я влюблен.
Мне счастья отпустите
На розовый талон.

Товарищи, скажу я,
Чтоб без очередей
Десяток поцелуев
Мне был, как у людей.

Скажу я так сурово
Об этом потому.
Что сорта никакого
Второго не возьму.

Что, как угодно, драться.
Товарищи, готов
За в корне ликвидацию
Пониженных сортов…

Сиреневою веткой
Махая на меня.
Сидит в цветной жакетке
Красавица моя.

Но все же кто же именно —
Об этом ни гугу.
Назвать ее по имени.
Простите, не могу.

А может, и не надо
(Я тем и знаменит).
Вечерняя прохлада
Мне струны серебрит.

А дальше, разумеется,
Мечтай кому не лень.
У каждой ведь имеется
Жакетка и сирень.

И каждой пусть представится
В домашней тишине:
«Ведь это я красавица.
Ведь это обо мне».

Илья Ильф Евгений Петров ИХ БИН С ГОЛОВЫ ДО НОГ

Была совершена глупость, граничащая с головотяпством и еще чем-то.

Для цирковой программы выписали немецкий аттракцион — неустрашимого капитана Мазуччио с его говорящей собакой Брунгильдой (заметьте, цирковые капитаны всегда бывают неустрашимы).

Собаку выписал коммерческий директор, грубая, нечуткая натура, чуждая веяниям современности. А цирковая общественность проспала этот вопиющий факт.

Опомнилась только тогда, когда капитан Мазуччио высадился на Белорусско-Балтийском вокзале.

Носильщик повез в тележке клетку с черным пуделем, стриженным под Людовика XIV. и чемодан, в котором хранились капитанская пелерина на белой подкладке из сатина-либерти и сияющий цилиндр.

В тот же день художественный совет смотрел собаку на репетиции.

Неустрашимый капитан часто снимал цилиндр и кланялся. Он задавал Брунгильде вопросы.

— Вифиль? — спрашивал он.

— Таузенд. — неустрашимо отвечала собака.

Капитан гладил пуделя по черной каракулевой шерсти и одобрительно вздыхал: «О моя добрая собака!»

Потом собака с большими перерывами произнесла слова: абер. унзер и брудер. Затем она повалилась боком на песок, долго думала и наконец сказала:

— Их штербе.